Не так-то легко пронять англичанина, взывая к имени его матери; но по определенным причинам, которые в дальнейшем полностью прояснятся, я счел возможным согласиться.
— Это не какие-нибудь пустяки, вот почему я об этом прошу, — сказал он, — и теперь я знаю, что могу на вас положиться. Марварская станция, вагон второго класса, в нём спит рыжий мужчина. Вы не перепутаете. Я выйду на следующей станции и буду ждать, пока он не приедет или пришлёт то, что мне нужно.
— Передам, если застану его, — сказал я. — И позвольте дать вам маленький совет, — во имя вашей Матери, а также моей собственной. вам не стоит разъезжать Сейчас по княжествам Центральной Индии под видом корреспондента «Глухомани». Там болтается настоящий корреспондент, и могут выйти неприятности.
— Спасибо, — простодушно ответил он. — А когда эта скотина оттуда уберётся? Не голодать же мне из-за него? Мне нужно потолковать с раджой Дегумбера[11] по поводу вдовы его отца и потрясти его мошну.
— А что случилось с вдовой его отца?
— Он нашпиговал её красным перцем, подвесил к балке и забил туфлей до смерти. Я сам всё это разнюхал, и никто, кроме меня, не рискнёт поехать к нему в княжество и содрать плату за молчание. Меня, конечно, попробуют отравить, — так было в Чортумне[12], когда я ездил туда за добычей. Ну так что, вы передадите весточку моему другу на марварской узловой?
Он сошёл на маленьком полустанке, оставив меня в раздумьях. Я не раз слышал о людях, которые выдают себя за газетных корреспондентов, чтобы взимать мзду с мелких туземных княжеств, запугивая их разоблачениями, но ещё никогда не встречал вживе представителей этой касты. Их жизнь тяжела, а смерть обычно приходит внезапно. Туземные княжества питают благотворный страх перед английскими газетами, способными пролить свет на их своеобразные методы управления, и потому изо всех сил стараются утопить корреспондентов в шампанском или свести их с ума четырёхместными ландо с четвёркой лошадей. Им невдомёк, что никого не волнует, как управляются туземные княжества, разве что грабёж и насилие выходят за рамки пристойного, а правитель беспомощен, болен или безумен от начала года и до конца года. Это мрачные места земли, исполненные невообразимого насилия; одним краем они соприкасаются с железной дорогой и телеграфом, а другим простираются во времена Гарун аль-Рашида. Сойдя с поезда, я повидал многих царей, и за восемь дней испытал многие превратности судьбы. Бывало, я облекался в парадные одежды, был накоротке с принцами и правительственными резидентами, ел на серебре и пил из хрусталя. Бывало, я спал на голой земле, поедал с тарелки из пальмового листа всё, что удалось раздобыть, пил воду из ручья и укрывался одним пледом со своим слугой. Таков удел нашей профессии.
В условленный день я, как и обещал, добрался до Великой Индийской пустыни, и ночной почтовый высадил меня на марварской узловой станции; оттуда на Джодпур отходила железнодорожная ветка туземного подчинения, маленькая и расхлябанная. Бомбейский почтовый на пути в Дели останавливается в Марваре совсем ненадолго. Он прибыл одновременно с моим, и я едва успел добежать до его платформы и пройти вдоль вагонов. Вагон второго класса был всего один. Я опустил окно и глянул сверху вниз на огненно-рыжую бороду, наполовину скрытую под вагонным пледом. Это был тот, кого я искал; он крепко спал, и я легонько ткнул его в рёбра. Он с ворчанием пробудился, и в свете фонарей я увидел его лицо. Это было широкое, жизнелюбивое лицо.
— Что, опять билеты? — спросил он.
— Нет, — ответил я. — Я должен вам передать, что он на неделю уехал на юг. Он на неделю уехал на юг!
Поезд тронулся. Рыжий мужчина протер глаза.
— На неделю уехал на юг, — повторил он. — Как всегда, марш-марш с места в карьер. Не обещал, что я дам вам денег? Потому что я ничего не дам.
— Нет, не обещал, — сказал я вдогонку, и проводил взглядом таявшие во мраке красные огни. Ветер дул из пустыни, и холод был жуткий. Я вскочил в свой вагон (на сей раз не промежуточного класса) и лёг спать.
Если бы рыжебородый дал мне рупию, я сохранил бы её на память об этой любопытной истории, но единственной моей наградой стало чувство исполненного долга.
Потом я подумал, что если два джентльмена такого рода объединятся, выдавая себя за газетных корреспондентов, то ничего хорошего из этого не выйдет, а если они станут шантажировать какое-нибудь захолустное полудикое княжество Центральной Индии или Южной Раджпутаны, то могут угодить в серьёзную переделку. Поэтому я не поленился описать их как можно точнее тем, кому следовало выдворить моих знакомцев, — и как я потом узнал, их удалось завернуть от границ Дегумбера.
Потом я привёл себя в приличный вид и вернулся в редакцию, где не бывает ни королей, ни приключений, — если не считать таковым ежедневный выпуск газеты. Редакция притягивает к себе людей всевозможных сортов, и это не идёт на пользу порядку. Дамы из зенана-миссии[13] умоляют редактора немедленно бросить всё и отправляться делать репортаж о христианской церемонии награждения на задворках какой-то деревни, затерянной в непроезжей глуши; обойдённые по службе полковники, усевшись поудобнее, излагают замысел серии из десяти — двенадцати — двадцати четырёх передовых статей на тему «По старшинству или по заслугам»; миссионеры интересуются, почему им не позволяют, помимо традиционных способов поношения собратьев по ремеслу, оскорблять их и из-под неуязвимого «по мнению редакции»; севшие на мель гастролирующие театры заявляются всей труппой и уверяют, что сейчас оплатить рекламу не могут, но по возвращении из Новой Зеландии или с Таити вернут долг с процентами; изобретатели механических опахал и несокрушимых мечей, колёсных осей и вагонных сцепок приходят в редакцию, располагая неимоверным количеством чертежей, патентов и свободного времени; чайные компании, вооружившись редакционными перьями, неторопливо доводят свои рекламные проспекты до совершенства; секретари танцевальных комитетов требуют полнее описать блестящий успех последнего бала; врываются незнакомые дамы со словами: «Будьте любезны незамедлительно отпечатать сотню дамских визитных карточек» (ведь это, вне всякого сомнения, входит в обязанности редактора); и всякий беспутный бродяга, кочующий по Великому Колесному пути[14], не преминёт предложить свою кандидатуру на должность корректора. И всё время звонит телефон, и в Европе убивают королей, и империи грозятся: «Придёт и ваш черёд!», и мистер Гладстон[15] обещает навлечь все кары небесные на британские доминионы, и чёрные мальчишки-курьеры гудят как усталые пчёлы:
Так обстоят дела в благоприятную часть года. Но есть и другие шесть месяцев, когда никто не приходит, и ртутный столбик дюйм за дюймом подползает к самому верху трубки, а окна редакции так плотно зашторены, что света едва хватает для чтения, а печатные машины раскалены так, что невозможно дотронуться, и никто ничего не пишет, кроме заметок об увеселениях на горных курортах — и извещений о смерти. В эту пору от каждого телефонного звонка вы ждёте горестных известий о внезапной смерти ваших близких знакомых, мужчин и женщин; колючая сыпь покрывает вас сплошным покровом, и вы садитесь и пишете: «Из округа
Потом болезнь вспыхивает по-настоящему, и чем меньше об этом сообщаешь и извещаешь, тем лучше для душевного здоровья подписчиков. Но империи и короли привыкли развлекаться когда им удобно, не считаясь с нашими интересами, а метранпаж утверждает, что ежедневная газета должна выходить каждый день, а обитатели горных курортов посреди своих забав восклицают: «Боже милостивый, неужто нельзя сделать газету позанимательнее? Я уверен, что у нас тут много чего происходит».
Это обратная сторона луны, и её, как пишут в рекламных объявлениях, «не оценишь, пока не испытаешь на себе».
Именно в такой сезон, на редкость смертоносный в том году, наш последний на неделе номер стал выходить, по обычаю лондонских газет, в субботу поздним вечером — настолько поздним, что вполне мог бы называться воскресным утром. Это было очень удобно, ведь как раз когда газета уходила в печать, рассвет на полчаса сбивал столбик термометра с девяноста шести градусов[18] почти до восьмидесяти четырёх[19], и в этом холоде — невозможно представить, как холодно бывает при восьмидесяти четырёх градусах у поверхности земли, пока не начинаешь об этом мечтать, — очень уставший человек успевал заснуть, прежде чем вернётся жара.