Кого Делмар и его девочка намеревались убедить таким явным надувательством — неизвестно. С другой стороны, это могло быть просто частью шоу.
Покинув заведение дельца, Тайрек оказался в квартале увеселений. Красные фонари утопили мир в багровых оттенках. Празднующие День Победы над Саакским Союзом пьяницы заполонили всю округу. В алом свете их горящие глаза напоминали маленькие умирающие звёзды. Кто-то безобразно орал «ПЕРВЫЙ ГОРОД — ДЛЯ ПЕРВЕНЦЕВ!», кто-то взрывал хлопушки и пускал салюты.
Жители окраин ненавидели Синдикат, но праздновали День Победы как нечто своё. Что же, каждый хочет почувствовать себя частью чего-то большего.
Тайрек ощутил на себе первые косые взгляды. Надо убираться, пока не поздно. Новая кожаная куртка, как назло, приковывала внимание: на рукава Тайрек нашил выпуклых чёрных змей и не поленился покрыть их настоящей чешуёй. Сааксец даже знать не хотел, откуда Делмар её достал.
Змеи, герб клана Хамид. Больше Тайрек не забудет, кто он и откуда.
Проталкиваясь сквозь толпу и чувствуя ощутимые тычки в спину, Тайрек подмечал взглядом обычных работников окраин. Проститутки захлёбывались от обилия клиентов, а пушеры не успевали пополнять запасы дури. Загляни на окраины чуть глубже, и найдёшь запрещённое десятками конвенций оружие, софт, эмуляторы Операторов для входа в Сеть, запасные органы, незаконные генетические и аугментические модификации, а также нелегальные утилизаторы, из которых можно гнать дешёвые наркотики.
— Тайрек Маут, — звериная морда, отдалённо походящая на тигра, возникла из людской пучины. Вигилант, добровольный хранитель порядка на окраинах. «В такой толпе — и сразу меня вычислил? Не может быть. Если только не преследовал от самого клуба…»
— Откуда ты меня знаешь?
— Будь добр, остановись. Твой путь ошибочен.
— Так что, я не в Центр двигаюсь? — съязвил Тайрек. Вигилант покачал головой.
— Мы предупреждали. Не жалуйся на последствия. И передай привет Гарри.
— Какому ещё Гарри?
Звериная морда исчезла так же внезапно, как и появилась. Не мешкая, сааксец нырнул в гущу людей, стараясь не оглядываться назад. «Неужели эти придурки знают о плане?»
Ходили слухи, что ребята в звериных масках — все до единого фанатики Освободителя. Что окраины они охраняют из-за веры в план Божий. Но их всегда не хватало. Изредка, когда какая-нибудь банда с особым цинизмом творила беспредел, приезжали чёрные БТРы полицейского спецназа, из них выгружались бравые ребята в экзоскелетах и с помощью тяжёлых пулемётов разносили к чёртовой матери всю округу, находили бедных ублюдков и без особых церемоний казнили их на месте.
Теперь они решили остановить восстание? «Да чёрта с два».
Выбравшись из кашляющего квартала красных фонарей, Тайрек остановился передохнуть. Взгляд его как всегда потянулся вверх. В километре над ним значился потолок Четвёртого уровня, который в свою очередь служил полом для уровня Третьего. Светосферы только-только начали разгораться в полную силу. «Во Вне сейчас вовсю пышет солнце», — подумал Тайрек. Он боялся себе признаться, но тепла солнечных лучей ему не хватало больше всего.
Горизонт перекрывали небоскрёбы Центра. Среди них особняком стояла Башня Правосудия, будто очерчивая себя от грехов окружающих. Синдикат застраивал Центр так плотно, будто за каждый свободный метр короля били по яйцам. Когда-то Тайрек терялся между домами — обилие переходов и количество этажей убивали его чувство направления. Со временем он научился ориентироваться, но чужаку, не прожившему в Центре достаточно времени, заблудиться было проще простого. И почти равнялось смерти. Загляни не на тот подуровень, и жизнь станет короче на целую вечность.
На окраинах люди передвигались по улицам. На территории Синдиката улиц просто не существовало. Были площадки на домах, используемые для прогулок, открытые крыши с парками и кафе. Все дома соединялись мостами или грузовыми платформами, вроде паромов. Пустое место у оснований зданий отдали под магистрали и дороги для автомобилей. Пешеходов там очень любили сбивать. Иногда даже оставляли живых. Тайрек слышал, будто все члены Семей Синдиката занимали верхние этажи небоскрёбов. Там они гнили в роскоши, вроде бассейнов и эксклюзивного доступа к светосферам. Пока действующие граждане ютились в тесных комнатушках и питались едой из утилизатора, Семьи шиковали и жили на всю катушку. Давно пора было поставить Синдикат на место.
Тайрек прожил почти десять лет в Городе, но так и не перестал его бояться. Понятное дело, что стены, наличие потолка и небоскрёбы Центра нагнетали лёгкое чувство клаустрофобии. Но не в этом крылась проблема. Старый дом излучал комфорт, уют, а главное — простоту. Были кланы. Была земля, которую возделывали его предки и которую должен был возделывать он. Был Отец, который следил за всем и всеми. Были люди, которых он любил и которых хотел защитить. Город же представлял собой набор противоречащих друг другу правил, действующих друг против друга организаций и верований. Пока Мира не обрисовала ему ситуацию, Тайрек смутно понимал, что к чему. Старый Город контролировался Синдикатом, состоящим из Семей. Каждая Семья представляла тот или иной аспект экономики Первого Города. Добыча ресурсов во Вне, производство оружия, промышленность. Старый Город существовал только для того, чтобы питать Эдем и своих жителей. Полиция подчинялась Эдему и следила, чтобы Синдикат и его армия выполняли предписания хозяев рая. Жители окраин и Нижних Уровней ненавидели как Синдикат, так и Эдем. Учитывая влившихся сааксцев, хаос только усиливался. Не то чтобы дома было сильно лучше. Просто в Карасе он успел выучить большую часть правил, а здесь иногда возникали проблемы с пониманием даже базовых вещей.
Тайрек не сильно преуспел в изучении Божьего Порядка, но главную заповедь знал назубок: «Каждый человек имеет право на жизнь, еду и крышу над головой». Синдикат требовал, чтобы Семьи, входящие в его состав, ревностно исполняли свою долю в улучшении благосостояния граждан Города. Для того и создали систему Приютов. Даже учитывая казарменный опыт, Приют, в котором пришлось жить после школы, был человеческими джунглями. Там выживал сильнейший. Тайрек не хотел о нём вспоминать. Ведь следом за картинами Приюта лезла память о Келле.