Достав из ящика стола донесение, написанное зелеными чернилами, Мальт подал его арестованному, пальцем показал, где надо читать.
Когда Сологубов принимал сложенный вдвое листок, его рука слегка дрогнула, чего он особенно опасался, зная, что при сильном волнении руки его могут подвести. Тяжело дыша, пробежал глазами указанное Мальтом место. Смысл размашистых строчек сводился к тому, что «Самарин» (псевдоним Сологубова по разведшколе перед заброской в СССР) был случайно замечен в Москве по выходе из бюро пропусков Комитета госбезопасности на улице Кузнецкий мост. Написано от первого лица, однако — кто источник, из прочитанного было не понять, а читать дальше Мальт не дал, отобрав у Сологубова донесение московского агента. И тут же требовательно спросил:
— Ну?!
Сологубов поднял голову, внимательно посмотрел прямо в острые, глубоко посаженные глаза Мальта, как бы ища там подтверждения осенившей его догадки. За все время пребывания в Москве он ни разу не заходил в бюро пропусков КГБ. Донесение «московского агента», скорее всего, являлось самой настоящей фальшивкой. А если это так, то не была ли вообще вся эта затея с ночным арестом, снятием отпечатков пальцев, иезуитскими допросами Мальта и издевательствами в камере заранее подготовленной провокацией?
Сологубов не вдруг принял эту внезапную догадку. Ему сделалось и легко, словно тяжелый груз с себя свалил, и в то же время трудно было поверить в возможность подобного. Он был почти убежден: «Служба-22» никакими уликами против него не располагает. Однако не укладывалось в голове, что всем мытарствам и издевательствам он, выходит, был подвергнут без каких-либо причин, основанных на действительных фактах, а лишь в целях проверки, не перевербован ли он. Неужели через такое чистилище пропускается каждый агент «Службы-22», возвратившийся из-за границы с первого задания?
Все это промелькнуло в голове Сологубова в какие-то считанные секунды. Надо было отвечать на вопрос Мальта. И Сологубов, глядя ему в глаза, подчеркнуто твердо сказал, что никто не мог его видеть в бюро пропусков на Кузнецком мосту, потому что там он никогда не был. Это, видимо, недоразумение, нелепая ошибка или, быть может, гнусный оговор какого-то мерзавца.
После этого Мальт еще долго донимал его своими прощупывающими вопросами. Но теперь Сологубов уже не боялся их — он понимал: все они дутые, за ними ничего опасного не таится. Да и сам Мальт был уже не тот, что в начале допроса. В его взгляде, которого он почти не сводил с арестованного, все чаще улавливалась какая-то вялость, точно надоело ему все, и вопросы свои он задавал как-то нехотя, словно бы уже не веря, что из всего этого может получиться что-нибудь стоящее.
Сологубов пробыл под арестом пять суток. В пятницу вечером он вернулся к себе на квартиру. Подавая за ужином его любимый творожный пудинг, искренне обрадованная возвращением своего жильца, Марта сказала:
— Я, Петер, сразу подумала, что это недоразумение.
Так по простоте душевной считала эта постоянно озабоченная домашними делами толстуха, не искушенная в нравах американской разведки, хозяйничавшей в ее родном городе, как на своей заокеанской земле. Сологубов не стал разубеждать Марту, лишь улыбнулся, вспомнив при этом слова другого человека — Мальта, сказавшего ему перед самым освобождением из-под ареста: «Будем считать это печальным недоразумением. Наш московский агент, видимо, ошибся, принял за вас какого-то другого человека».
Да, слова похожие. Но не в них суть. Сологубов теперь не сомневался, что весь спектакль с его арестом был разыгран по заранее сочиненному сценарию. Предусмотрели даже такую деталь, как внезапный телефонный вызов Мальта шефом, в результате чего допрос был прерван в наиболее критических обстоятельствах для арестованного. Не исключено, что Мальт разговаривал по телефону вовсе не с шефом «Службы-22», а с каким-нибудь подставным лицом, или даже это была имитация разговора: нажатием кнопки звонка где-нибудь под столом Мальт вызвал себя к телефону и затем беседовал сам с собой. Что же касается квартирного обыска, то тут, похоже, все было без подделки. Проверили буквально все, вплоть до последнего шва на нижнем белье. Сологубову порою казалось, что именно ради такого досконального досмотра и был затеян его арест. Не так-то просто в других условиях обыскать жилище агента, подозреваемого в перевербовке. А тут, надо полагать, расчет был такой: если это разведчик Москвы, при нем должны находиться и доставленные оттуда необходимые разведывательные принадлежности — шифр, средства тайнописи, фотокамера и прочее. Ведь даже самый осторожный конспиратор зачастую хранит их у себя под рукой, где-нибудь в домашнем тайнике. И не вина сотрудников отдела безопасности, что они не нашли этих вещей на квартире Сологубова: связник от подполковника Дружинина еще не привез их, для этого не настало условленное время.
Через несколько дней после освобождения из-под ареста Сологубова по телефону вызвал генерал Кларк и затем принял у себя в кабинете по-обычному любезно, как будто между их первой встречей и этой ничего особенного не произошло и его подвергнутый проверке с пристрастием сотрудник не валялся три ночи в камере на голом цементном полу. Шеф благодушно улыбался всем своим розовым холеным лицом, называл Сологубова «мой друг», угощал дорогими гаванскими сигарами.
Глядя по обыкновению куда-то выше головы собеседника, Кларк сказал, что весьма доволен результатами его поездки в Россию, ценная информация, привезенная им оттуда, кроме всего прочего, свидетельствует о его умении анализировать, отличать существенное от несущественного, делать выводы из мелких на первый взгляд фактов. За проявленное трудолюбие и энтузиазм при выполнении задания господин Сологубов, несомненно, заслуживает вознаграждения и не позже как завтра может получить в банке переведенную на его счет солидную сумму.
После этого шеф заговорил о том, что принято решение зачислить нового сотрудника «Службы-22» на должность помощника инструктора в группу капитана Холлидза, где занимаются подготовкой различного рода учебных материалов, а также документов для конспирации разведчиков, готовящихся к заброске в СССР. Можно надеяться, что на этом поприще найдут полное применение знания господина Сологубова, относящиеся к современной советской действительности...
В этом месте безукоризненную английскую речь генерала прервал звонок одного из четырех телефонов, стоявших на специальном столике слева. Недовольно поморщившись, он взял трубку, поднес к заросшему серебристым волосом уху. И тут же его лицо приняло обычное самодовольно-приветливое выражение.
— Хэллоу, старина! — Кларк сел в кресло поудобнее, так как разговор предстоял не короткий: с ним говорил из Франкфурта-на-Майне редактор закрытого ежемесячника при европейской штаб-квартире ЦРУ, в которой готовилась к печати статья генерала «О роли разведки в так называемое мирное время».
Внимательно выслушав редактора, Кларк сказал:
— Я все понял, дружище! Ты хочешь, чтобы я уточнил термин «мирное время»? Это понятие выдумано каким-то недалеким человеком, тешащим себя несбыточной мечтой о вечном спокойствии. Такого состояния, как абсолютный мир, в природе не существует. Когда умолкают пушки горячей войны, главную роль должны играть профессиональные разведчики. Тотальная подрывная деятельность дипломатическими, экономическими, психологическими средствами — вот война так называемого мирного времени...
Пока генерал разговаривал с редактором, Сологубов, сидевший в кресле напротив капитана Холлидза, от нечего делать обозревал стены громадного кабинета. Они были увешаны географическими картами Советского Союза и отдельных его районов: Кавказ, Урал, Дальний Восток. Особенно обращала на себя внимание распластанная от потолка до пола карта в полярной проекции. И только на одной стене, за спиной генерала, не было никакой географии: там на никелированном кронштейне висел флажок со звездами и полосами.