Я первой подошла к двери и распахнула ее. На пороге лежала троица послушных рырхов. Они поднялись на лапы при моем появлении, и я велела:

– Выходите.

Хищников уговаривать не пришлось, и спустя мгновение они уже стояли на улице, жадно втягивая носами воздух. Запах им не нравился. Рырхи вновь вздыбили шерсть и оскалились. Одна из учениц Орсун шарахнулась в сторону, услышав рычание, но я махнула ей рукой:

– Ступай без страха, они чуют дым.

Чтобы больше никого не напугать, я отошла ближе к воротам. Дождь усиливался, но мне это было безразлично, простуды я опасалась в последнюю очередь. Я думала лишь о том, что мокрое дерево будет плохо гореть и мы продержимся еще немного.

– Ты уже промокла. – За моей спиной встал Юглус, он поднял надо мной плащ. – Зачем каану больная жена?

– Тогда он сможет обо мне позаботиться, – улыбнулась я и спросила: – Дождь нам поможет?

– Огонь всё равно разгорится, – сказал Танчын. – Но еще немного времени у нас есть. Духи не оставили нас.

– Отец рядом с тем, кто верит, – повторила я слова матери. – Нельзя сомневаться, и Он не оставит нас.

– Еще кого-то везут, – произнес Кэмсул.

Возница натянул вожжи, замедлив бег роха перед воротами, и, когда он проехал мимо, я увидела, что на телеге лежит еще один язгуйчи. Его лицо почернело от дыма, я даже не сразу заметила ожоги. Похоже, рядом с ним полыхнуло. Мужчина лежал, закрыв глаза, и стонал. Рядом с ним кривился еще один воин, он смотрел на руки, тоже покрытые ожогами. И во второй телеге были люди с ожогами. С ожогами и в крови.

Болезненно поморщившись, я порывисто обернулась к Юглусу и прижалась лбом к груди. Что будет, когда стена падет? Тогда в ход пойдут клинки, и многим наша помощь уже будет не нужна вовсе.

– Это война, Ашити, – негромко сказал мой телохранитель.

– Я знаю, Юглус, знаю, – ответила я. После отстранилась и, посмотрев ему за спину, произнесла: – Идем в дом. Надо позаботиться о людях, они вымокли. Больной лекарь – плохой лекарь.

– Ты сама вымокла, – заметил Танчын. – О себе позаботься, потом о людях.

– Идем, – повторила я и первой направилась к дому.

И пока шла, вздернула подбородок, расправила плечи и упрямо поджала губы. Хватит, хватит переживаний и жалости. Нужно быть твердой. Не стоит смотреть на раненых со слезами в глазах. Юглус прав – это война и жертвы неизбежны. После оплачем, пожалеем и вознесем хвалу духам… или же отправимся с ними на встречу. Но сейчас мы тоже воины и будем сражаться. Пусть и не на поле боя, а в маленьком госпитале, но бьемся мы с врагом не менее страшным и опасным – с самой Смертью. Да, я не лекарь и даже как травница мало что собой представляю, но позаботиться о тех, кто несет на плечах тяжкую ношу чужой боли, смогу.

В доме было некуда ступить. Едва перешагнув порог, я чуть не наступила на одного из обожженных язгуйчи. Из глубины дома доносился ворчливый голос Сурхэм, и я сразу же поспешила туда. Пришлось протискиваться мимо пациентов, лекарей и санитаров, бестолково расположившихся по обе стороны от прохода. Кого-то положили так, что пришлось через него перешагивать.

– Что это такое? – нахмурилась я, уже подозревая причину толкучки.

И оказалась права. Сурхэм, этот доблестный страж каанского дома, раскинула руки и чеканила: