Зима. Нормальные люди отсыпаются и отъедаются после трудов и службы. У нас - горячее время. Барин приехал, понимаешь, привез новые задумки - как с одного холопа побольше выручки снимать. Кроме церковных, один и был праздник - когда меня женили. Расстарался боярин, словно своего сына женил - так Фроськиного батю уговаривал. Фроська сама-то уже на всё согласна - похоже, непраздна. А вот батюшка ейный - камень твердый, вознамерился содрать немалый калым, за порченую невесту. Да и жених, хоть и в достатке, а холоп полный, даже и побежать нельзя - розыскной лист, как Олег Тимофеич говорит, у тульского воеводы впрок готовый лежит. Как барин этого Хрена Батьковича уговаривал, сам видал. Барин ему - через раз, мол, в поле брать буду. Жадюга в ответ - порченую дуру в монастырь отошлю, дитё сам выращу, не отдам бляжьей девке мальца портить. Полдня ругались да рядились, сошлись на железном плуге и двух топорах каждому - нам в семью и этому... опричь всех благочестивому. Неужто еще и земли боярин нарежет? Руки, как свою пашню вспомню, аж сами сжимаются - мнится им, рукояти плуга в ладонях.

   А поутру вызвал меня Олег Тимофеич, да спросил:

   - Хошь, дурень, чтоб истинно вольным заделаться? Не как сейчас, холопом с жалованьем, а чтобы и уйти смог?

   - Да видано ли такое, боярин?

   - Видано - невиданно, а грамоты розыскные я при тебе у воеводы возьму, да порву. Только нужен мне такой человек, Савва, чтобы и руками работать не боялся, и черту при встрече, без разговоров рыло чистить стал. Чтобы, коли слово сказал - считай, что сделал. Что сейчас могу - учить стану, чему научусь - таить не буду. Но коли продаст такой человек - ему чучело зимы, что на Масленицу жгут, не позавидует. В самый миг огненный, и то ему легче будет.

   - Так, барин, чернокнижием не грешу, а остальное - пыль под копытами.

   - Хорошо сказал. Только вот есть, кроме сабельной рубки, иное. С татарами ты себя показал, а вот с дьявольскими наваждениями... Там порой не жизнью - душой рискуешь. Не справишься - так измараешься, что и вовек не отмыться, гореть тебе в пламени адовом.

   Страшно. Действительно страшно - не тело, душа по краю пойдет. Подумал я, да и решил - воля, да дело господне, да честь великая - не со всяким холопом такой разговор затевают. Пойду за боярином, в послесмертный даже час пойду. Так и сказал.

   И начал Олег Тимофеич меня учить. Не зельям да молитвам - разум в узде держать, да силу его на благо использовать. Поначалу непонятно было, где ж опасность для души бессмертной? Потом понял - узнай кто, чему барин учит - хорошо, если костром отделаешься. Могут и семью спалить, да и проклинать будут долго, вместе со всеми потомками.

   А, где наша не пропадала! Шлялись по Литве то католики, что их веру принять уговаривали, то русской церкви проповедники, обратно в лоно православия зазывая, а то и вовсе лютеране. А еще - песни в честь старых богов многие помнят. И поют, порой. Всякое видали, у немцев, говорят, вообще, чья власть - того и вера.

   Ан учит боярин странно. Не требы возносить, не гимны петь - всегда и везде разум и норов в узде держать. Да каждое деяние осмысливать - так, чтобы еще и обсказать потом можно было, что да почему, да как сделал. А попробуй объясни, как тень от падающего бревна увидел, как и что услышал, как мысль переложил, с места где она родилась, в место, где класть мысли, кои немедленно исполнять надо. И как определил, что нельзя медлить, не переложил в сундук для дальнейшего обдумывания. А надо ведь еще и отскочить успеть.

   Поначалу-то не особо страшно было, а вот к Рождеству - начали во сне рожи мерещиться, глядеть так, словно сожрут вот-вот, да обещать разное. Подсказал боярин, мол, глубоко ныряешь, ты тело свое до жилки почувствуй сначала, как она бьётся-трепещет. Потом вокруг всё почуй, что да как. А на рожи, мол, наплюй. Как привидятся, ярость вызови, да наплюй брезгливо. Получилось, хоть и не сразу.