– Да. – Егор вспомнил томик Воннегута на своей прикроватной тумбочке. – Я бы хотел жить где-нибудь на берегу океана, гулять, читать книги, слушать музыку, висеть в Интернете. И чтоб никого вокруг.

– Это скучно. – Инна лениво откинулась на спинку кресла. – Я знаешь, чего хотела бы? Пожить несколько месяцев в одной стране в каком-нибудь городе – ощутить вкус, ритм, завести знакомых, привычки местные, обрасти хозяйством – всякими вазочками там, занавесками. Чтоб был налаженный уклад: завтрак, поход в магазин, прогулка, сад, разговоры с приятелями, вечерние посиделки. А потом переехать в другую страну и тоже осесть на несколько месяцев, окунуться в тамошнюю жизнь. Я бы кочевала по миру, по разным городам, чтобы понять, что и как в разных странах и чем мы отличаемся друг от друга. Я не понимаю нашей прикованности к одному месту, словно запихнули тебя в аквариум, и мир за стеклом большой, а выйти туда – никак, плаваешь по давно надоевшим закоулкам, и даже под корягой все уже знакомо до тошноты. Знаешь, я потому и рыбок не завожу – мне кажется, что это жестоко по отношению к ним. А вот куда я точно поеду, так это в Южную Америку. У меня там полно завлекалок в виде городов, речной фауны и старых развалин.

– А когда поедешь?

– Не знаю. Скоро, наверное. Зависит от некоторых обстоятельств. – Инна поднялась и взяла в руки кусок мела. – Погоняю шары, пожалуй, а ты отдыхай, не буду тебе мешать.

Егор старался не смотреть на нее, но когда она наклонилась над столом, прицеливаясь кием, он вдруг понял, что ради соблюдения приличий надо уходить. Как же, отдохнешь тут. Сбивчиво пробормотав невразумительные извинения, Егор взял книгу и вышел из библиотеки, вслед ему прозвучал глухой звук удара.

Егор поднялся по лестнице и открыл дверь в комнату. Он просто полежит в кровати и немного почитает. Давно не читал Диккенса, не было настроения.

Егор закрыл дверь и тут только понял, что ошибся комнатой.

Эта спальня принадлежала женщине. Вернее, молодой девушке – большая кровать под розовым балдахином, розово-голубое покрывало, ниспадающее кружевными оборками к полу, застланному голубым ковром с розовыми цветами. Картины на стенах, несколько постеров с какими-то рок-группами, голубое пианино у стены, полки с книгами и куклами, туалетный столик, встроенный шкаф. Егор открыл его – ряды одежды, полки с туфлями, сумочки. Эта девушка любит приодеться и знает в этом толк.

На столике Егор заметил фотографию. Близоруко щурясь, он взял в руки серебристую рамку.

Это был семейный портрет. Молодая пара – женщина, обнимающая мальчика лет пяти, и мужчина с девочкой лет двух-трех. Егор вгляделся в лица – смеющиеся, счастливые. Глаза у женщины совсем такие, как у Инны, – удлиненные, орехового цвета, ресницы густые и темные. Но на этом сходство заканчивалось. Женщина на фото выглядела тонкой, ранимой и слабой. Шатохина ни тонкой, ни слабой не выглядела, да и не была. Но то, что это родные сестры, отчего-то было понятно. Может, сходство в улыбке, может, в манере держать голову. Егор вспомнил, как Федор говорил ему, что у Инны есть племянница – скорее всего, это именно ее комната, а хозяйки нет дома. Видимо, она студентка и учится в другом городе, обычное дело.

Егор поставил фотографию на место и поспешил выйти – не хватало еще, чтобы кто-то подумал, что он забрел сюда нарочно. Все-таки не сдержался и заглянул в соседнюю комнату. Здесь, видимо, была спальня Федора, его пуловер лежал на стуле, а около стола стоял его портфель, с которым он ходит на работу. Егор огляделся – комната выглядела обжитой, на полках аккуратно выстроились сборники законов и юридические справочники, на столе у окна несколько фотографий в рамках, среди них снимок молодой тонкой девушки, русоволосой, с удлиненными глазами цвета неразбавленного виски – веселой, красивой, позирующей на ветру. Застал ее фотограф в тот момент, когда она придерживала готовую улететь вместе с ветром белую летнюю шляпу с широкими полями и каким-то цветком, а тонкий шарф на ее шее уже почти согласился пуститься в странствия, вот-вот улетит, шляпу девушка придерживает руками и смеется.

– Странно. – Егор открыл шкаф, наполненный одеждой. – А они говорили, что Федор только иногда здесь ночует…

Но Егор понял, что это не так. Шатохина и Ковалев жили в этом доме вдвоем – если только Реутов не жил вместе с ними, и было это довольно необычно.

– Ладно, не мое дело.

Егор никогда не лез в дела, которые непосредственно его не касались. Но ему стало немного обидно, что его весь вечер водили за нос, он не видел в этом никакого практического смысла.

Он решил ни о чем не спрашивать Шатохину, а как-нибудь потом расспросить Федора. Войдя в свою комнату, он лег поверх покрывала и открыл Диккенса. Он любил знакомые книги, именно они заменяли ему друзей. Когда-то в детстве он ходил в детскую библиотеку, иногда на блошиных рынках ему попадались те самые книги из детства, он всегда покупал их и перечитывал, вспоминая свои прежние ощущения от них и сравнивая с нынешними, и удивлялся, насколько поменялось его восприятие.

Он прочитал страницу, но понял, что хочет спать. Тишина дома обволакивала его, и он решил, что просто полежит с закрытыми глазами, ведь глупо же, в самом деле, спать днем! Егор отложил книгу, влез под покрывало и закрыл глаза всего на минуту, но отчего-то Маша Данилова очутилась рядом. И это оказалась не комната, а кабинет, Маша ходила из угла в угол на своих каблучищах, ее красное платье сжимало ее хилое тельце, словно хотело задушить, пышная юбка развевалась. Егор понятия не имел, что ей нужно в его кабинете, ведь она умерла.

– Наташа!

Секретарша заглянула в дверь, привычно улыбаясь.

– Кофе, Егор Алексеевич?