Мириам покачала головой:

– Я не знаю… за всеми детьми не уследишь. Они же не остаются детьми. Не навсегда. – Она позвала мальчика: – Кранки, ты не мог бы принести мне кофе, пожалуйста?

Мальчик обернулся, серьезно уставился на обоих, в руке еще вращается дымный шар. Кранки подбросил его в воздух, и дым, обретя свои обычные свойства, рассеялся.

– Оу-у-у… – протянул мальчик.

– Кранки, сейчас же, – велела Мириам. – Спасибо.

Мальчик пошел к стойке, а Мириам вновь обернулась к Борису:

– Где ты был все это время?

Он пожал плечами.

– На Церере, в Поясе, работал на одну малайскую фирму. – Он улыбнулся. – Никаких младенцев. Просто… чинил людей. Потом три года жил в Тунъюне, подхватил вот это…

Он показал на пульсирующую массу биоматерии за ухом.

Мириам стало любопытно:

– Это… больно?

– Он растет вместе с тобой, – ответил Борис. – Тебе вводят… семечко этой штуковины, оно сидит под кожей, прорастает. Это… может быть неприятно. Не физически, а когда ты начинаешь с ним общаться – и создается сеть.

Мириам было странно даже смотреть на ауг.

– Можно пощупать? – неожиданно для себя спросила она. Борис казался ужасно самоуверенным; он всегда был таким, подумала она, и безжалостный луч гордости и любви прошил ее насквозь, и ей стало страшно.

– Конечно, – сказал Борис. – Вперед.

Она потянулась и робко потрогала ауг кончиком пальца. Удивилась: почти как кожа. Может, чуть теплее. Нажала, ощущение, будто под пальцем фурункул. Убрала руку.

Мальчик, Кранки, принес в турке с длинной ручкой черный кофе с корицей и семенами кардамона. Мириам, налив кофе в фарфоровую чашечку, взяла ее двумя пальцами. Кранки сказал:

– Я его слышу.

– Кого ты слышишь?