— Все замечательно, друг мой, — С гордостью заявил Генрих, вернувшийся только сегодня с рейда по реке. — Мы с ротой бойцов по Шелони дошли до местечка Сольцы, там постреляли малость самых ретивых восставших, остальные на рудники пошли.

— А что крестьяне? — Спросил я.

— Да все как всегда. — Пожал плечами Генрих. Власть твою приняли, многие хотели с нами пойти, помещиков бить. Ну мы им как всегда все разъяснили, избрали наместника, определили подати по дворам. В общем, все тихо.

— Потерь нет? — Уточнил я, хотя ответ мне был известен.

— Да какой там, — Отмахнулся Майер. — Эти деревенщины как слитный залп лицом поймали, так и дали деру. Ну большинство, знамо дело, сдались.

— То есть, все как всегда прошло отлично?

— По-другому и не скажешь, — С гордостью заявил Майер. — Рота сейчас в городе, я их на три дня по домам отпустил.

— Правильно, — Одобрил я. — После месяца в походе можно было и побольше отдыха им дать. — Кстати, о добровольцах, — Нехотя завел разговор я.

— Все же хочешь селянам ружья выдавать? — Понимающе, но с некоторым скептицизмом протянул Генрих.

— У нас нет вариантов, — Пожал я плечами. — Нет, конечно можно из горожан еще пару тысяч набрать. Вот только кто тогда на фактурах будет работать? Дети да старики?

— И то верно, — Хмыкнул мой шурин. Селяне ведь даже право от лева не отличают.

— Это решаемо, друг мой, — Сказал я, вспоминая, как эту проблему решал Петр первый. — Главное, чтобы они отличали сено от соломы. — Майер явно не понял аналогии, но все же доверчиво кивнул.

— Как там Анна? — Сменил тему он.

— Все прекрасно. — Улыбнулся я. — А ты сомневаешься?

— Не я, — Разом нахмурился он, — Мама.

— Так чего она не навестит ее? — В который раз удивился я ее упрямости. — Вроде пол версты пройти всего.

— Ты же знаешь, она на Софийскую сторону носа не сунет. — Напомнил Генрих о консервативных и русофобных взглядах своей матери. — Будь ее воля, она бы осталась в Кельне.

— Нельзя строить светлое будущее, живя в темном прошлом, — Осуждающе покачал головой я.

— Прошлое уходит раньше, — С какой-то странной, почти без сожаления, интонацией озвучил Генрих вроде бы очевидную истину.