Дикарь, не открывая глаз, чуть повернул голову, чтобы не мешал запах волос подруги. Лиза предпочитала «Айсберг», чей неестественно чистый, льдистый запах навевал мысли о смерти и так контрастировал с ее черными агатовыми глазами. Но ему сейчас хотелось ощутить запах другой женщины. Стоявшей у другого края могилы. Даже без этого мрачного рва, разделяющего их, вдова казалась такой недосягаемой, такой неприступной в своем горе. И все же — такой манящей.

Почти сразу он поймал ноздрями тонкую струйку теплого аромата, нежного и бархатного, как кожа спящей арабской красавицы.

«Замзара», — прошептал Дикарь.

Духи «Замзара». Запах призрачный, словно мираж оазиса, о котором уже устал молить иссохшими губами: сквозь пелену знойной дымки едва ощутимо проступают запахи восточных пряностей, сочных фруктов и фантастически ярких цветов, занесенных на землю прямо из садов Аллаха. Волнующий и опасный запах, как шелест одежд приближающейся в темноте женщины.

Дикарь незаметно облизнул вдруг пересохшие губы.

И тут же вздрогнул, хищно поведя носом.

Он первым уловил движение по кладбищенской дорожке. Идущих скрывали кусты, густо увешанные мокрыми лоскутками листьев. Но слух у Дикаря был такой же острый, звериный, как и нюх. К могиле быстрым шагом двигалась группа людей. Мокрый песок хрустел вразнобой, сквозь чавкающую тяжелую поступь уверенных в себе мужчин то и дело проступало торопливое стаккато маленьких ступней.

— Карина, — тихо шепнула Лиза, сжав пальцы Дикаря.

Дикарь открыл глаза и увидел хрупкую фигурку в развевающемся черном плаще. К груди Карина прижимала букет белых кал.

По бокам вышагивали два охранника, третий прикрывал с тыла. Немного отстав, грузно и мощно, как танк по бездорожью, двигался крупный мужчина с характерной внешностью начальника безопасности.

— Инфанта собственной персоной. Круто смотрится, ничего не скажешь, — не без зависти отметила Лиза.

«Молчать!» — мысленно приказал ей Дикарь.

В ту же секунду он отчетливо представил себе слипшиеся губы в бесцветной помаде и ощутил спазм, сдавивший горло. Его состояние в точности передалось подруге, только во сто крат сильнее. Лиза поперхнулась и, не разжимая губ, сдавленно кашлянула.

Дикарь удовлетворенно усмехнулся.

Его власть над этой крашеной куклой, пахнущей духами цвета смерти, была таковой, что стоило представить самому и приказать ей — уляжется поверх гроба как миленькая и еще ноги раздвинет.

Он знал, что способен любого, буквально любого из этих, забивших собственный дурной запах дорогими парфюмами, в секунду превратить в дрожащую, пресмыкающуюся тварь. Силы зверя и воли к жизни в нем больше, чем у всей толпы, сгрудившейся вокруг ямы.

Зонтики, густо облепившие подступы к могиле, как черные поганки, выросшие из одной грибницы, зашевелили влажно блестевшими шляпками, образовав извилистую тропку, упирающуюся в тележку с гробом. Охранники, никого не толкая, а выдавливая одним своим видом, расширили проход до широкой дорожки, и Карина, хлестко щелкая полами плаща, устремилась по ней… И замерла как вкопанная в двух шагах от гроба.

«Этот сюрприз мы уже прочувствовали. А какого тебе?» — Дикарь, покусывая нижнюю губу, с затаенным злорадством следил за Кариной.

Гроб, полированный, смотрящийся благородно и дорого, как бейкеровский рояль, был наглухо закрыт. Крышку не поднимали ни на отпевании, ни здесь, у могилы. Пришлось прощаться с покойным Матоянцем, глядя не в его мертвое восковое лицо со слипшимися тяжелыми веками, а смотреть в увеличенный снимок, на котором из-за излишней ретуши лицо Ашота Михайловича выглядело пугающе живым.

Карина отшатнулась. Потянулась к матери. Та обхватила ее за шею, что-то пошептала на ухо. Карина оглянулась через плечо на гроб, сипло вздохнула и, резко отвернувшись, прижалась лицом к груди матери.