Что касается Субботина, он давно был здесь настолько своим, что охранники — к слову сказать, по просьбе самого же Стаса — пропускали его свободно, не спрашивая хозяина квартиры.

Другой вопрос, что такого могло случиться, чтобы Вадим завалился к нему среди ночи? Неужели не зря терзало какое-то тяжелое предчувствие?

Стас нахмурился, ускорил шаг и распахнул двери, не спросив, кто это… Ему понадобилось не более пары секунд, чтобы понять и кто, и осознать собственную ошибку, и все, что должно сейчас, а главное, потом последовать.

Перед глазами Станислава Збигневича в этот момент были не эти мужчины с мрачными и суровыми лицами, на некоторых пестрела знакомыми черно-зелеными пятнами форма, не люди, в считаные секунды заполонившие прихожую, он видел сейчас только одно: бледное до желтизны лицо Лизы на казенной подушке, ее неправдоподобно маленькие, худые, как у десятилетней девочки, руки поверх одеяла…

— В чем дело, господа? — Паляницкий каким-то чудом взял себя в руки, ему требовалось выгадать всего несколько минут, может быть, секунд.

— Паляницкий Станислав Збигневич? — Худощавый блондин в возрасте между сорока и пятьюдесятью, с палочкой в руке, выступил вперед и пристально уставился на Стаса. Почему-то тому подумалось вдруг, что у мужчины очень приятное лицо и умные глаза…

— Я самый…

— У нас имеется ордер на ваш арест…

И незваные гости, и хозяин находились в этот момент как раз посередине гостиной, возле кресла перед темным экраном телевизора, у которого Паляницкий провел этот вечер.

— Думаю, тут какая-то ошибка, — спокойно пожал Стас плечами и в следующую секунду, улыбнувшись, метнулся к двери в соседнюю комнату, возблагодарив судьбу за то, что так и не собрался после смерти родителей снять с нее французский замок, который вроде бы был теперь ни к чему.

Последнее, что он слышал, прежде чем нажать на курок выхваченного им из ящика стола и прижатого стволом к виску пистолета, был чей-то резкий окрик:

— Ломайте двери!

Первого удара тех, кто выполнял этот приказ, Станислав Збигневич Паляницкий уже не услышал…

Первый в этом году снег осчастливил Москву уже под утро. Большие пушистые хлопья вдруг неуверенно заскользили вниз — от еще не тронутого рассветом неба к ненадолго опустевшим и затихшим улицам, словно так и не решили до конца, стоит или не стоит дарить столице по-настоящему зимний день.

Ирина Генриховна Турецкая наблюдала это скольжение из окна своей квартиры, пристально разглядывая начавший уже белеть асфальт перед подъездом дома.

Александр Борисович Турецкий, еще издали приметивший, что его законное место на стоянке занял какой-то хмырь, припарковавшись за углом, смотрел на первый снег, уже начавший скрипеть под его ботинками, наоборот, задрав голову кверху, ощущая себя участником этого всегда нового и торжественного действа…

У него немного закружилась голова от небесного хаотичного мельтешения белого на черно-синем фоне, пришлось остановиться, пoжалев при этом, что оставил надоевшую палку в «пежо».

У Ирины Генриховны, увидевшей его в этот момент, екнуло и забилось в два раза быстрее сердце: ей в первую секунду показалось, что это Антон Плетнев, а вовсе не Шурик медленно бредет вдоль дома… Неужели они и правда похожи, как считает Меркулов? Раньше она этого не замечала. Но и Шурик уже давным-давно не заявлялся домой под утро, она почти успела отвыкнуть от привычки волноваться за него, строить предположения насчет того, где носит ее непутевого мужа на сей раз…

Александр Борисович перевел взгляд на свои окна и слегка вздрогнул, увидев силуэт жены на желтоватом фоне электрического света, но с места не сдвинулся.

Ирина Генриховна тоже слегка вздрогнула и отпрянула от окна, отступив в глубь кухни… Она автоматически двинулась к плите, включила газ под давно остывшей сковородкой. Потом, подойдя к столу, включила и чайник «Тефаль». И, присев на табурет, задумалась. Просто так, ни о чем. Никаких попыток понять себя она не делала, просто ждала, когда услышит шум лифта.