— Зачем ты вообще появилась? — тускло выговорил он. — Ну, вот зачем? Чтобы испортить жизнь и мне, и себе?
— Ты не выспался… — пробормотала Елена.
— Ну, да! — желчно усмехнулся Иванов. — Ходил всю ночь, паркет утаптывал, да гадал, когда мне рапорт подавать!
Женщина опустила ресницы.
— Боря… — ее голос звучал смиренно, но твердо. — Пойми, пожалуйста, одну простую вещь. Когда я стреляла в Гарина, это было не по заданию, а по моему личному пониманию сути. Я была убеждена… И убеждение это никуда не делось! Нельзя людям бездумно лезть в тайны мироздания! Вон, взялись материю изучать, атомы курочить, и что? Еле-еле сохраняем шаткий баланс на краю пропасти! Чуть что — и конец света! Атомная война, в которой не будет победителей! Это нормально, по-твоему? А Гарин исследует пространство и время, основы основ! И как я должна была поступить? Если никакого контроля за научными исследованиями нет, и не предвидится?
— Понятно, — криво усмехнулся генлейт. — И ты решила спасти мир от Гарина. А чего ж ты теперь спасаешь этого ученого-маньяка? Пусть бы рухнул спутник! На первой космической если, шваркнет почище всякой бомбы!
— Я, может, и творила мерзости, — сухо ответила Елена, — но есть же предел. Гарины меня спасли, а я буду подленько хихикать, ожидая их гибели?
Вздохнув, Иванов тяжело осел на стул, и взял обеими руками безвольную ладонь фон Ливен.
— Я не знаю, как выкручусь, — сказал он негромко, — как мы выкрутимся… Но… Я никогда не забуду ни тебя, ни того, что было между нами. И того, что могло бы быть, но не свершилось. Ладно, еще не всё дорешено… Выздоравливай!
Борис Семенович встал и зашагал к двери. Его догнал слабый женский голос:
— Я люблю тебя!
Иванов задержался на пороге, сминая счастливую улыбку, рвущуюся к губам, и вытолкнул трудные, но желанные слова:
— И я… Тоже.
Больше мы не ставили опасных опытов. Не перемещали в прошлое даже писклю Пика. Наложили табу.
Помню, целый день ходили с Дим Димычем вокруг хронокамеры, судили да рядили. Ладно, там, двойники начнут шататься по институту, а если само время зашатается? Если из-за наших идиотских корректировок временной поток возьмет, да и разветвится надвое? И что тогда делать? Пылко теоретизировать, гадая, может ли делиться Вселенная, коли она бесконечна? Или опытным путем нащупывая, насколько минимально необходимым должно быть микровоздействие, дабы не нарушить ход времени?
Так ведь подобное не тянет даже на ситуацию «обезьяна с водородной бомбой». Подумаешь… Ну, рванет «Эйч-бамб». И что? Банальная локальная катастрофа. Что-то вроде тупого туриста, носком сапога поковырявшего муравейник. А мы-то способны восколебать весь космос… Или замах не по рангу? Ох, лучше не проверять…
«Займитесь вплотную тахионами, исследуйте их вдоль и поперек! — вдохновенно изрек Иваненко, ухмыльнувшись затем в манере Воланда: — И пишите докторскую, коллега!»
— Опять ошибка! — досадливо покривился Киврин, сбивая меня с мысли. — Такое впечатление, что детектор захлебывается, забивается, как фильтр в карбюраторе!