Выборные разошлись, крики стихли. Началась работа. К дуке подлетали вестовые, что-то докладывали, получали какие-то приказы, да и мне стало не до того. Тысяча и одно дело требовало внимания: разместить прибывших скиритов, распределить запасное оружие, пополнение, воду, оруженосцев, обойти строй, переговорить с хилиархами и кентархами. Короче, я метался как укушенный тарантулом.

В середине нашего треугольника по моему приказу разложили костёр. Рядом с ним, на самой вершине холмика, служившего нам позицией, поставили знамёна. Все понимали зачем. И тут из лазарета начали прибывать раненые, способные вернуться в строй. Они шли, перевязанные окровавленными тряпками, многие не могли держать щиты и просто привязали их к рукам, вытекшие глаза, выбитые зубы, сломанные носы и челюсти, отрубленные пальцы – таким было моё сегодняшнее пополнение.

– Приветствую хилиарха! – услышал я голос, который сначала и не узнал.

– Феофил, ты?

Наверное, я не смог скрыть удивления и ужаса. Мы с Феофилом дружили с детства. Я знал, что он тяжело ранен и унесён в лазарет, но такого не ожидал. Весь пах и низ живота у него был перебинтован так, что юбка доспеха топорщилась, на месте левого глаза – грязная тряпка…

– Почему ты здесь?! Тебе уже достаточно! Отправляйся обратно! – всё, что накопилось во мне за этот день, выплеснулось криком.

– Не ори, Жёлудь! На тебя уже сопляки оборачиваются! Мне конец, наконечник дротика порвал кишки. Я не могу срать, но ещё способен драться! Так дай мне умереть здесь, а не сдохнуть там!

– Принимай свою сотню, Фео, и прости меня!

– Сочтёмся, Жёлудь! Прощай!

– Прощай, Фео!

Мой старый друг повернулся и поковылял к своей кентурии. Даже вино со смирной и настойкой опия не могло до конца заглушить ту нечеловеческую боль, что испытывал сейчас Фео. Но не дурманное зелье привело его сюда, а честь. Мы с детства знали, что нам предстоит стать солдатами, и сейчас Фео хотел умереть как солдат. Уйти из жизни не воющим от боли куском мяса, а воином! И как последнее причастие принять глоток собственной крови, отворённой вражеским железом. Он был таким всегда – упрямец Фео, таким он оставался и сейчас. «Что встали, калеки?! Ползите за мной! Здорово, Архип! Давай, двигайся! Рано тебе ещё в кентархи, подождешь, пока я не сдохну!» – слышал я его голос. Таким он и остался навсегда в моей памяти.

Боевой порядок установился. Люди ждали на своих местах. Только лучники и пращники в извечной жадности стрелков продолжали собирать стрелы, пули и камни. Свои или чужие – без разницы. Стрел в бою в избытке не бывает. Истекали последние мгновения перемирия.

Со стороны варваров опять мерзко завыл рог, вызывая на переговоры.

– На коня, Макарий! Поехали, повеселимся напоследок! – Вурц улыбался.

– Слушаюсь, светлейший! – отозвался я и, отстранив ипасписта, сел в седло.

– За мной! – Дука дал шпоры коню.

Мы отправились тем же составом. Маленькая кавалькада под знаменем империи. Сейчас мы сами были империей.

Турки ждали нас на том же месте. Остановившись, дука как равному кивнул султанскому выродку. Тот ответил тем же. Жирный толмач, понукая свою кобылу, выехал вперёд.

– Возлюбленный Аллахом потомок Пророка, потрясатель вселенной, меч Ислама, защитник веры, покоритель тысячи царств, муж тысячи жён, благочестивый султан Абдул-Мелик спрашивает тебя, Вурц-паша, согласен ли ты на его милостливые условия?

– Нет! – лязгнул голос Вурца.