«Сейчас он уйдёт», — понимает Леонида.

А он садится.

Снова встаёт.

— Я не готов к разговору, — говорит он. — У меня тоже не было друга. И терять его…

— Почему терять? Что изменилось? Почему я не могу остаться тебе другом? Потому, что я лгала? Но лгала я обществу, не способному вырваться из консерватизма. Я не лгала отцу Варфоломею. И я не знала, что мы с тобой станем друг другу нужны. Как только я до конца поняла это, я…

— Я пойду, — говорит Артур. — Мне нужно побыть одному. — Он идёт прочь.

А она остаётся сидеть на скамье под сеющимися сквозь листву лучами. Она смотрит вслед Артуру. Вот и потеряла она своего единственного друга. Артур идёт медленно, как лунатик, вслепую. И она за него чувствует, ему больно.

«Почему?!» — чуть не вслух восклицает она.

Разве она стала глупее, разве она не ощущает его душу, разве она не готова отдать ему себя? Что изменилось? Только то, что она — баба?! Артур как все. Артур не чувствует её душу. Ему не нужна она.

Артур останавливается и — идёт назад. Подходит.

— Прости меня. Я не знаю, как теперь называть тебя. Так неожиданно. И — несправедливо. Разве ты стала сразу глупее или менее доброй? Или ты стала мне чужой? Прости меня. Что изменилось? Я должен подумать. Может быть… Я не знаю, что сказать тебе, что сделать. — Он смотрит в её лицо, и впервые она видит так близко его глаза: в них, серых, много светлых точек. — Ты всегда казался мне — казалась немного странной. Что-то в тебе было хрупкое, что мне хотелось в тебе оберечь, мне хотелось защитить тебя, я не понимал.

Она зажмуривается, так близко его глаза, его губы.

— Что же теперь делать? — говорит Артур и садится рядом с ней.