Иду в кухню, ставлю чайник. Где-то был ромашковый чай. Кто-то мне говорил, что помогает при бессоннице. Хм, проверим.

Заварил, сижу давлюсь. Хрень редкостная! Как вообще это пить можно? Вон и Рем фыркает, намекая, что печенье лучше.

— Не дружок, и так твои бока вон, жирком заплывают. Завтра поведу тебя сгонять.

Пёс показательно фыркнул ещё раз и бросил меня одного сидеть на кухне. С ромашковым, блять чаем.

Слышу, он возится в коридоре. Встаю проверить, что привлекло его внимание. А он в закрытую дверь гостинной скребется, где спит моя колючка.

— Рем, перестань.

А он и не думает слушаться, ещё и поскуливать начал. Подхожу его отогнать и слышу за дверью как Марина, то ли плачет, то ли стонет.

Врываюсь в комнату, и вижу как она мечется на диване. Все лицо в слезах. Сердце сжалось от такой картины.

— Марин!

Не реагирует. Похоже кошмар снится или еще что-то, не знаю. Трясу её за плечо.

— Марин, проснись, — стараюсь говорить помягче.

А Рем тем временем слезы с её лица слизывает. Совместными усилиями Марину мы разбудили. Она вцепилась в мою руку.

— Влад, скажи, с папой же всё будет хорошо?

От такого вопроса я опешил. Как пройдет операция никто не знает. Даже его лечащий врач, мне сказал, что шансы успеха восемьдесят процентов из ста. И эти двадцать процентов меня самого тревожат.

— Конечно будет, — не люблю врать, но тут приходится.

— Я так за него боюсь, ты не представляешь, — и опять заплакала.

А меня всего выворачивает, что ничем тут помочь не могу, кроме поддержки.

Сажусь на диван, перекладываю её к себе на колени, и обняв, успокаиваю как могу. Шепчу всевозможные слова, с обещанием, что всё будет хорошо.

Марина прижалась ко мне, как к родному. Уткнулась носом в шею, постепенно начала успокаиваться и через несколько минут заснула у меня на руках.

А мне как то нехорошо стало. Наврал ей с три короба. Она так доверчиво ко мне потянулась. Маленькая моя, нежная девочка.