После чего он встал и подошел ко мне:
— Сыне… то есть Алексей товарищ старший звеньевой. Надобно, дабы хворь из болящего вместилища души бессмертной изгнать, мне, иноку недостойному, бысть от зари вечерней до зари утреней подле одра скорбящего. Допускают ли сие обычаи ваши, и не умалю ли я сим воли твоей?
— Чего? — иногда Алеша выражается уже совсем непонятно. — Лех, ты скажи, чего еще надо, чтобы Сенька поправился?
— Ежели по-мирскому, то могу ли я возле постели больного всю ночь провести?
— Ну, можешь, конечно… Только как же ты завтра пойдешь?
— Ничего, сыне. Обо мне не беспокойся, ибо привычны иноки ко бдениям нощным…
Блин! Да что ж он говорит-то так?! Ведь не разберешь ничего!..
Всю ночь Алеша сидел возле Сеньки, постоянно бормоча что-то вроде «Память праведнаго твоего Иова, господи, празднующе, тем тя молим: избави нас от наветов и сетей лукаваго диавола и спаси души наша, яко человеколюбец…» и тому подобное. Периодически он переставал бормотать и поил Сеньку горячим отваром. Не то, что бы он мешал спать, но любопытство пересиливало сон и половина лагеря так поглядывала на нашего целителя. Получится или нет? Да не может получиться, бред все это! А вдруг? Да нет, не может!..
Утром меня растолкал Самохин, который с видом крайнего изумленным сообщил:
— У Добровольского опухоль спала.
— И что? — я еще не проснулся окончательно, а потому не с ходу сообразил, что он мне говорит.
— У Добровольского опухоль спала, — терпеливо повторил Самохин. — Рана затянулась, и выглядит так, словно ей не три дня, а три месяца. Если так пойдет и дальше, то завтра его в строй ставить можно…
— Иди ты! — теперь я проснулся окончательно.
— Никуда не пойду! — огрызнулся Самохин, и добавил тоном ниже, — Слушай, Алексей, этот наш найденыш — гений по всякой там народной медицине! Его беречь надо, как зеницу ока! Он же и остальных научить сможет!
— Научит, научит… И будете вы у меня тоже про бога бормотать?
— Фигня это все! Это молитвы, а я читал, что в древности по молитвам время определяли. Вот он и засекает время по молитвам…
Как бы там ни было, но Сенька действительно на следующий день уже топал в строю, а к Алешке мы стали приглядываться еще внимательнее. Полезные знания пропасть не должны…
— …Слушай, Леш, а вот ты имя свое назвал, а фамилия?
— Да ведь не знаю я фамилии своей, сыне. Меня ж иноки подобрали, а фамилии спросить было не у кого. Прозвище у меня есть, вот разве что оно фамилией считаться может…
— Нет, прозвище — это не то, хотя… Ну, если фамилии нет, так пусть хоть прозвище фамилией будет.