"В высших кругах страны существует однозначный вывод, что если он продолжит занимать высокий пост, то неизбежным результатом будет в лучшем случае хаос, а в худшем - прокладка пути к коммунистическому захвату Конго с катастрофическими последствиями для престижа ООН и интересов свободного мира в целом", - писал Аллен. "Следовательно, мы приходим к выводу, что его устранение должно быть срочной и первостепенной задачей и что в существующих условиях это должно быть главным приоритетом наших тайных действий. Вы можете действовать по своему усмотрению, если время не позволяет направить Вас сюда".
19 сентября Девлин получил вторую, более загадочную телеграмму из штаб-квартиры ЦРУ. В ней сообщалось, что ему следует ожидать курьера по имени "Джо из Парижа", который привезет настолько секретные заказы, что их можно передать только устно. Через неделю, когда Девлин выходил из американского посольства, где он работал под прикрытием должности консула, к нему подошел человек и представился "Джо из Парижа". Он узнал в посетителе доктора Сиднея Готлиба, химика из ЦРУ, руководившего проектом по контролю над сознанием MKULTRA. Аллен назначил его руководителем "комитета по изменению здоровья", которому было поручено подготовить токсины и инкапаситирующие препараты для возможного использования в операциях ЦРУ.
Они уехали на машине Девлина. Готлиб сразу перешел к делу. Он вез с собой смертельный яд, в том числе одну дозу, подмешанную в тюбик зубной пасты. Девлин должен был использовать его для убийства Лумумбы.
"Ответственность за проведение операции лежит только на вас", - сказал Готлиб. "Детали зависят от вас, но все должно быть чисто - ничего, что можно было бы отследить до правительства США".
Один из конголезских агентов Девлина имел доступ в резиденцию, где содержался Лумумба, но не мог попасть в ванную комнату, где он мог бы подложить отравленную зубную пасту. Сотрудники ЦРУ часами обсуждали другие способы осуществления убийства. Тем временем Луи Армстронг со своей улыбкой шириной в милю давал конголезцам понять, что каждый американец их любит.
Контраст между идеализированным и реальным лицами власти - древний архетип. В американской и конголезской истории он редко был более резким, чем осенью 1960 года. Американец, воплотивший в себе наиболее привлекательные качества своей страны, завоевал сердца конголезцев. В то же самое время и в том же самом месте горстка других американцев замышляла убийство самого популярного лидера Конго.
Аллен выступил против Лумумбы с такой же страстью, как и против других иностранных лидеров, которых он считал чудовищами. Его тактика была хорошо отработана. Однако в одном эта кампания отличалась от других. В прошлом на стороне Аллена всегда был Фостер. Они нападали, как змеи: две челюсти, не связанные органически, но работающие в полной гармонии. На этот раз Аллен был один.
* * *
Тесное партнерство, которое руководило Фостером и Алленом на протяжении всех лет их пребывания у власти, не было поколеблено неудачей компании Archipelago в Индонезии. Аллен назвал это решение самым сложным для себя, но ни один из братьев не воспринял его как повод для глубоких размышлений. Их сестра Элеонора нашла их близкими, как никогда.
"Они любили разговаривать допоздна", - вспоминала она. "Фостер звонил Аллену, чтобы перекинуться парой слов по телефону или попросить его приехать в Департамент или к нему домой в любой момент, когда условия ставили его перед новой ситуацией или нарастающим кризисом".
Одной из причин такого сближения братьев в этот период было то, что их некогда могущественное влияние на Вашингтон ослабевало. Оба они все больше и больше теряли хватку: Фостер - потому что не мог творчески реагировать на советские заявления или на усиливающиеся проблемы национализма в странах третьего мира, Аллен - потому что не мог эффективно управлять разросшимся бюрократическим аппаратом ЦРУ. Аллена еще больше ослабили сообщения о том, что сотрудники ЦРУ в Индокитае пособничали торговле героином, которую вели их племенные союзники. Появились новые призывы разделить ЦРУ на две части, отделив сбор и анализ разведданных от тайных действий.
Во время официального визита в Южную Америку летом 1958 г. вице-президент Никсон подвергся нападению демонстрантов, а Фостер и Аллен были обвинены в том, что подвергли его опасности и не смогли защитить имидж США. Никсон впоследствии утверждал, что нападение было организовано "коммунистическим высшим командованием в Южной Америке". Аллен был более реалистичен. Выступая в сенатском комитете по международным отношениям, он сделал проницательное замечание - очевидное для некоторых, но редко высказываемое в Вашингтоне - о том, что у латиноамериканцев могут быть причины злиться на Соединенные Штаты. Среди этих причин, по его мнению, могут быть "наша поддержка диктаторов на Кубе, в Доминиканской Республике и Парагвае", а также "поддержка компании United Fruit и интервенция в Гватемалу".
По мере того как оба брата подвергались все большей критике со стороны общественности, стали распространяться слухи об их политическом крахе. По слухам, Эйзенхауэр был готов назначить генерала Альфреда Грюнтера, верховного главнокомандующего союзными войсками в Европе, своим новым государственным секретарем. Генерал Марк Кларк, командовавший союзными войсками в Корее, был, как утверждалось, выбран им в качестве нового директора центральной разведки. Никогда прежде подобные спекуляции не касались ни Фостера, ни Аллена.
Раздираемая насилием поездка Никсона по Латинской Америке, крах "Архипелага", свержение и убийство проамериканских лидеров в Ираке, высадка морского десанта в Ливане - всего этого было более чем достаточно, чтобы занять обоих осажденных братьев в течение весны и лета 1958 года. Затем, в конце августа, Китай возобновил обстрел спорных островов Куэмой и Мацу. Спустя три месяца Н.С. Хрущев выступил с речью, в которой заявил, что всем иностранным державам пора выводить свои войска из Берлина. Он заявил, что если США хотят продолжать оккупацию части города, то они должны вести переговоры с правительством Восточной Германии, которое Соединенные Штаты не признают.
Другой государственный секретарь в другую эпоху мог бы преуменьшить значение этих вызовов. Фостер же воспринял их как серьезные стратегические угрозы и воспользовался ими, чтобы обострить чувство надвигающейся опасности, которое он всегда стремился внушить американцам. Он драматизировал "кризис офшорных островов" и "берлинский кризис" как угрозы жизненно важным американским интересам. Они месяцами занимали первые полосы газет.
На конференции Всемирного совета церквей в Кливленде Фостеру удалось спастись от этого противостояния. Среди делегатов были видные богословы и религиозные лидеры, многих из которых он знал много лет. Он надеялся найти среди них как духовное, так и политическое утешение, но не нашел ни того, ни другого. Делегаты вежливо выслушали его речь, а затем, в течение нескольких часов, приняли резолюцию, призывающую США признать Китайскую Народную Республику и поддержать ее вступление в Организацию Объединенных Наций. Фостер был потрясен.
"Для него это была настоящая и глубоко прочувствованная обида", - писала Элеонора.
Она также сообщила, что у Фостера был еще один источник личных неприятностей: "По предписанию врачей он бросил курить, поэтому вынужден был потягивать свой вечерний бренди без сигары, которой обычно наслаждался. Ему это было трудно, и это способствовало появлению повторяющегося кошмара. В нем он потягивал бренди в компании мужчин, и ему предложили сигару. Когда он потянулся за ней, то проснулся весь в поту".
Когда осень перешла в зиму, Фостер почувствовал усиливающиеся боли в животе. Несмотря на это, он отправился в Мехико, чтобы присутствовать на инаугурации президента Адольфо Лопеса Матеоса. Там он долго беседовал со своим сыном Джоном, горным инженером из Монтеррея, который прилетел к нему. Он был явно нездоров. По дороге домой он остановился на несколько дней на ранчо Smoke Tree Ranch в Палм-Спрингс, Калифорния. Облегчения он не нашел. 6 декабря он поступил в Медицинский центр армии Уолтера Рида в Вашингтоне для недельного "отдыха и обследования".
В конце той недели Фостера прямо из Уолтера Рида отвезли в Национальный аэропорт, откуда он вылетел в Париж на встречу НАТО. Эйзенхауэр, очевидно, почувствовав, что конец близок, одолжил Фостеру свой личный самолет и пилота. Поездка оказалась тяжелой. Вместо того чтобы вернуться в Вашингтон, Фостер полетел на Ямайку, где провел две недели в поместье финансиста Кларенса Диллона.