Но он сделал это не для того, чтобы подождать девушку или перевести дыхание после стремительной ходьбы. И даже не для того, чтобы хотя бы мельком – как это делают многие, когда оказываются на большой высоте, – осмотреться по сторонам. У него не было желания насладиться осознанием того, как много они уже прошли, и немного снять усталость, окинув взглядом преодоленное расстояние. Девушка без труда догнала мужчину и обогнала бы его, если бы он резко не вытянул перед ней свою обитую железом палку. Она подскочила от неожиданности и удивленно посмотрела на отца.

Небо над ними стало совсем темным.

– Послушай, – вполголоса сказал он.

Она настороженно посмотрела на него. Мужчина провел пальцем возле своего уха и, продолжая жест, поднес палец к губам в знак молчания. Девушка сдвинула в сторону капюшон, а затем, медленно опустив его на спину, как и мужчина, стала вслушиваться.

Но ничего особенного она не услышала. Только шорох желтых листьев, кружащихся на ветру, звон капель и журчание ручейков, которые после дождя переливались по ущельям. Не было слышно даже птиц.

На мгновение мужчина и девушка замерли и стояли не шелохнувшись. На их лицах застыло одинаково отстраненное выражение – глаза казались пустыми, словно бы невидящими. Они оба с напряженностью смотрели на участок луга между лесом и тропинкой. Несмотря на дождь и ветер, бушевавшие всю ночь и утро, путники заметили знаки немого ужаса, оставленные здесь накануне: смятый вереск, вырванная трава, в ветвях изломанного колючего кустарника – скомканные клочья овечьей шерсти, которые скатывались со склона, подгоняемые ветром, кровь, едва заметная на тропинке.

Это была кровь убитых овец и тринадцатилетней пастушки, которую загрыз Саль Карн. Ее голова была найдена тут же, в лесу, а обнаженное и растерзанное тело – в канаве за кустами.

Они слушали, но совсем не так, как слушают обычные люди, объятые ужасом или просто слегка напуганные. Любой другой человек на их месте не стал бы вообще здесь ходить и тем более останавливаться – он бы несся отсюда со всех ног, так как каждому местному жителю было известно, что здесь произошло и при каких обстоятельствах. Жители всех деревень в окрестностях Жеводана, между горами Обрак и Маржерид, говорили об этом всю ночь, иногда внезапно замолкая, чтобы потом произнести имя несчастной девочки едва слышным шепотом. Ветер разнес страшную весть по всей округе, повторяя ее сотни раз при тусклом свете свечей, которые горели до самой поздней ночи, и очагов, которые не решались затушить.

Они слушали тишину, как привыкли слушать ее люди их племени, которых иногда называли в холмах пантрами, а в горах – дикими пажелями. Казалось, они нутром чуяли присутствие постороннего, который для них был если не врагом, то нарушителем порядка, а любое нарушение порядка воспринималось ими как обычный беспорядок, который нужно исправить.

Птиц не было слышно.

И пока все замерло, кроме падающих листьев и медленно движущихся облаков на небе, мужчина решительно повел плечами под своей курткой из волчьей шкуры и широким шагом пошел вдоль склона. Девушка, осторожно оглянувшись, пошла за ним, оставляя своими юбками призрачный шлейф измятого вереска. Когда они достигли леса, отец отдалился от дочери на прежнее расстояние в четыре шага.

В этот момент небо рассекла молния. Грянул раскат грома, а десять секунд спустя яркая вспышка осветила подножие горы Муше, словно это был особый знак, который своим зеленоватым светом соединил небо и землю. Затем ударила еще одна молния, и еще одна. Гром гремел не переставая, но путники не останавливались, продолжая идти.

На какое-то мгновение наступило внезапное затишье и листья перестали шелестеть. И почти сразу же застучали первые капли, неистовые и тяжелые, нарушив это оцепенение и словно обжигая его, исчерчивая вереск, голые камни и сухую тропинку. Дождь застучал по лужам, вмиг превратив их гладкую поверхность в грязь, а ветер вдруг снова набрал свою силу и мощно ударил по деревьям, которые затряслись под его напором, рассыпая вокруг себя листву.

Разразилась страшная буря, и небо внезапно превратилось в изорванные серые лохмотья. Среди этого хаоса вдруг отчетливо зазвучали взволнованные крики людей, очевидно охотников, которые раздавались среди этого шума в каком-то странном ритме. Мужчина и девушка, оказавшиеся на мрачном склоне, обдуваемом со всех сторон ветром, несколькими минутами ранее, стали быстро спускаться. Путники почти бежали: мужчина впереди, а девушка следом за ним. Они размахивали руками, чтобы удержать равновесие, и перепрыгивали через высокую траву, которая гнулась под хлещущим ливнем. Широко открывая рот, чтобы вдохнуть воздух, они вместо этого втягивали в себя воду.

Какие-то крики гулко рассекали воздух, и наконец из-за деревьев показалась группа преследователей, вернее преследовательниц, которую отделяло от убегавших расстояние не более чем полдюжины шагов. Впереди всех была очень крупная женщина, в накидке, юбках и съехавшем набок капюшоне. Она делала знаки другим дамам, которые тоже появились на склоне. Их было пятеро. Огромного роста, коренастые, широкоплечие, ярко разодетые, они походили на огородных путал. И даже лангоньские драгуны в погоне за Саль Карном, пожалуй, не горланили бы так громко и неистово, как эти дамы.

Очутившись внезапно на краю спуска, женщины остановились; казалось, что им очень хотелось снова увидеть этих двух беглецов.

Первая из них, та, которая возглавляла группу, вышла из леса, не останавливаясь и не сбавляя хода. Она подняла свою дубинку и стала так энергично размахивать ею, что у нее заколыхались юбки и распахнулся плащ. Потом женщина бросила дубинку вперед, и девушка, через плечо увидевшая, как та, бешено крутясь, летит в ее сторону, нагнула голову, чтобы увернуться от удара. К несчастью, – а может, к счастью, – она поскользнулась, во весь рост растянувшись на земле, а дубинка, полетев дальше, с глухим звуком ударила мужчину меж лопаток. Он тяжело вскрикнул и от удара пролетел немного вперед. Не удержавшись на ногах, он упал, перевернулся и приземлился как раз возле той самой тропинки, где поскользнулась и упала в лужу его дочь. Девушка быстро поднялась, в ожидании глядя на мужчину, который все еще оставался на четвереньках и, скривившись от боли, ловил ртом воздух.

Эти крупные дамы с удивительной для их телосложения скоростью и проворностью спустились по склону. Их капюшоны и пелерины раздувались на ветру, а мокрые юбки, прилипшие к мягким черным гетрам, тяжело колыхались. Напоминая стаю мрачных птиц, широко размахивающих крыльями, женщины собрались вокруг пойманной добычи. Предводительница, подобрав свою дубинку, ударила ею мужчину, и бедняга снова оказался на земле, хотя, признаться, ее удар был скорее небрежный, чем намеренно сильный. Остальные тоже принялись бить его, беспорядочно нанося удар за ударом, так что их дубины сталкивались между собой, прежде чем достигнуть цели.

Мужчина даже не пытался отбиваться. Он только прикрывался поднятой рукой и обитой железом палкой, неловко вертясь в грязи и поворачиваясь к нападавшим то одним, то другим боком. Удары сыпались на него со всех сторон, марая его одежду и покрывая ее длинными полосками грязи; иногда дубинки ударялись о землю, но, когда они приходились на его кости, были слышны мягкие звуки, напоминающие удары кнутом. А затем выступила кровь. Одним сильным ударом у него выбили из рук палку. Мужчина снова попытался взять ее в руки, но очередной удар помешал ему это сделать, швырнув его на землю. Рыча от бессильного гнева и боли, он валялся под ногами женщин, путающихся в тяжелых складках юбок, и подставлял себя ударам, даже не закрывая лица. Яркая молния осветила место побоища, и стало видно, как дождевые потоки смывают с его лица темную кровь. Земля, покрытая сетью ручьев, задрожала от тяжелого раската грома. Мужчина снял с себя остроносый ботинок, который он чудом не потерял, и стал размахивать им, как оружием и одновременно щитом. Предводительница и две ее спутницы продолжали орудовать дубинками. Несчастный стоял на четвереньках, опираясь на одну руку, и, тяжело дыша, ловко увертывался от ударов, которые продолжали сыпаться один за другим. Попутно он успевал убирать со лба волосы и вытирать смешанную с кровью воду, что заливала ему глаза.

Три другие дамы занимались девушкой, попытавшейся отвлечь их внимание от отца на себя. Они разоружили ее одним ударом дубинки, как только та попыталась броситься в атаку, и, грубо толкнув на землю, придавили, едва не задушив. Две женщины держали свою жертву за руки, в то время как третья рвала на ней юбки, уклоняясь от ударов ее ног. Девушка издавала неясные мычащие крики, словно животное. Ее волосы беспорядочно разметались и били ее по лицу и груди, белевшей под разорванной сорочкой. Вскоре ее голос затих и она издавала лишь невнятный стон.