Сет отстранился, улыбаясь:

– Я думаю, в таком случае нам нужно делать это чаще.

Мои щеки горели, потому что я знала, что люди пялились.

– Целоваться?

Он рассмеялся:

– Я целиком и полностью за то, чтобы больше целоваться, но я имел в виду то, что произошло прошло ночью.

Гнев взялся из ниоткуда и овладел мной.

– Почему? Ты что-то почувствовал?

Одна бровь поднялась:

– Ох, я кое-что почувствовал.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

– Я имела в виду, когда ты держал меня за левую руку и появился знак. Ты что-нибудь почувствовал?

– Ничего, что бы ты хотела услышать.

– Боги, – я сжала сендвич. Капли майонеза разлетелись с пластиковой тарелки. – Я даже не знаю почему с я с тобой разговариваю.

Сет медленно выдохнул:

– У тебя ПМС или что? Потому что твои перемены настроения меня убивают.

Какое-то время я смотрела на него, думая, надо же, он действительно это сказал? И потом я отвела руку назад и запустила сендвич через стол. Он ударился об его грудь с удовлетворительным "шлеп", но именно выражение его лица, когда он вскочил с кресла, почти заставило меня улыбнуться. Смесь недоверия и ужаса отражалась на его лице, когда он смахивал с рубашки и брюк куски латука и ветчины.

В комнате было всего несколько человек, в основном младшие полукровки. Все они смотрели огромными глазами.

Бросаться сендвичами в Аполлиона – это не то, что часто делают на публике. Я ничего не смогла с собой поделать, я рассмеялась.

Голова Сета вскинулась. Его глаза были раскаленной злобной охрой.