– Слышь, Кармаль, а ты не знаешь, кто еще с нами едет? Какие-то, говорят, важные китайцы, монголы…

– Да, есть такие, – парень охотно поддержал разговор, похоже, ему сейчас было все равно, с кем поболтать, лишь бы не сидеть в одиночестве, молча. – Ишлак рассказывал, да и я видал, когда на привале бродили с Уброком вдоль всего обоза – ну, интересно же с другими людьми поговорить, да посмотреть, да себя показать, правда?

– Конечно же, интересно, – согласно поддакнул Ремезов. – И что, со многими уже познакомились?

– Да нет, – половец улыбнулся.

Голубые глаза его напоминали островки цветущей ковыли посреди безбрежного моря степных трав.

– Нет, не успели просто. Хозяин, вишь, не всегда отпускает, так мы иногда тайком… А что? Скучно же!

Павел снова кивнул:

– Я понимаю, что скучно. Степь да степь кругом.

– Степь как раз нескучная! – тотчас же возразил кипчак. – Она – разная. Зимой – снежная, солнечная, и такая белая – что больно смотреть! Осенью – золотистая от ковыли, в начале лета – серебряная, а весной – красная от цветущих маков.

– Ну, ты поэт, – улыбнулся Ремезов. – Или – художник, Клод Моне или Писсарро. Картины маслом не пробовал рисовать?

– Кар-тины?

– А песни, случайно, не сочиняешь?

Неожиданно смутившись, собеседник потупил глаза:

– Ну… иногда сочиняю. Хочешь, спою? Только тихонько.

Вот только половецких песен Павлу для полного счастья и не хватало! Пришлось слушать, а куда уж денешься? Сам в собеседники напросился.

– Ай, небо-небо-небо желтое, синее, красное! – негромко затянул Кармаль.

Кстати, молодец – сообразуясь с лингвистическими познаниями своего слушателя, одну строчку половец пел по своему, вторую – по-русски.

– Ай, трава в степи золотая, серебряная, огненная!

Такой вот ранний Маяковский получался, Ремезов даже заслушался со всей искренностью. Похвалил:

– А неплохо у тебя выходит!