– Звал, звал, – покусывая травинку, Ремезов кивнул на траву. – Садись вот тут, рядом.
Парнишка несмело присел.
– Грамоте разумеешь?
Демьянко неожиданно покраснел и опустил голову.
– Ну? – повысил голос Павел.
– Не вели сечь, батюшко, – едва слышно прошептал отрок.
– Так разумеешь или нет?
– Донесли уже, – Демьян прошептал еще тише и, вдруг вскинув глаза, выкрикнул: – Разумею, да! Дьячок покойный учил, с приходу нашего…
– Молодец, – довольно покивал молодой человек. – Значит, и буквы знаешь, и Писание…
– И буквы, и Писание…
– А вот, скажи-ко, какой сейчас год? Ну, лето, лето которое?
Чуть прикрыв глаза, мальчишка задумался и зашевелил губами:
– Лето сейчас… лето сейчас… Шесть тыщ семь сотен сорок восьмое.
«Тысяча двести сороковой год», – мысленно перевел Ремезов. Однако!
Глава 4
Хозяин
Ремезов беседовал с Умником долго, и не раз, и не с ним одним – и с Михайлой-рядовичем, с закупами, дворовыми девками… Марийка, кстати, ушла, сбежала, о чем уже вечером доложил тиун, на что Павел лишь отмахнулся – бог с ней. Михайло ушел удивленный.
Из всех разговоров-бесед да из собственных наблюдений-догадок, в течение примерно трех дней в голове молодого ученого сложилась некая более-менее близкая к истине картина, так сказать – житье-бытье юного феодала Павла Заболотнего, Петра Ремеза сына.
Черт! Вот как все сошлось-то – и внешность, и даже имя-отчество!