Этого уж я не стерпел. Подняв за шиворот вяло затрепыхавшегося водяного, я хотел было втолковать ему значение слова «субординация», но тут же получил вантузом между рогов. Пока, потирая лоб, соображал, как такое могло случиться и что же это все, в конце концов, значит, паскудный водопроводчик выскользнул из моей руки, упав на четвереньки, ловко уполз и где-то спрятался.
Мне осталось только погрозить кулаком полутемному коридору и дать обещание пожаловаться господину.
— Господа! — издевательски проорала с потолка какая-то шальная летучая мышь. — Госпо-ода-а! Кончилось ваше время! Хватит, попили нашей кровушки!
Я запустил в нее почему-то оставшимся в моей руке вантузом, но не попал; вернее, попал, но не в нее, а в один из горящих светильников. Смола плеснула по стенам, несколько пылающих капель обожгли пробегавшую мимо крысу. Крыса подпрыгнула на задних лапках, передними потирая обожженные бока, и явственно обругала меня «сукиным сыном». Кошмар какой-то, клянусь всеми семью кругами! С ума они, что ли, все тут посходили?
Теперь понятно, почему здешнему хозяину пришлось обращаться за помощью в нашу контору. А уж он-то как никто другой должен понимать, что значит стандартная плата за услуги оперативного сотрудника… Будь клиент хоть тысячу раз VIP, оплата для всех одинаковая — душа. Она самая, душа человеческая, переходит после смерти клиента в нашу контору. В том случае, конечно, если оказанные услуги его, клиента, полностью удовлетворяют.
Между тем обожженная крыса, отбежав на безопасное расстояние, завопила:
— Братцы! Это где ж сказано, что грызунов можно безнаказанно калечить? Давайте пообломаем рога прихвостню сатрапов проклятых!
Я погнался за ней, пролетел несколько поворотов, пару проходных комнат (алхимическое оборудование в беспорядке валялось на полу) и остановился…
Нахальная крыса успела куда-то шмыгнуть. Должно быть, в узкий лаз под лестницей, поднимавшейся очень круто, почти отвесно, к ничем не примечательной двери под самым потолком. Собственно, коридор этой лестницей и заканчивался. С трудом вскарабкавшись по ступенькам, я подергал ручку двери. Закрыто. Даже не закрыто, а запечатано одной из сложнейших Черных Печатей, снять которую я даже и не стал пытаться.
— Ничего себе… — пробормотал я, но тут до меня дошло.
Из кармана джинсов я вытащил тисненную золотом визитную карточку. На гладком картоне трудночитаемым готическим шрифтом было выдавлено: «Барон Рудольф Марк Опельгерцхайзен. Колдун и многознатец. Петроград, Садовая, 328. Не стучать. Не звонить. Не беспокоить».
— Уважаемый барон! — обратился я к двери после трех безуспешных попыток выговорить фамилию Рудольфа Марка. — Бес оперативный сотрудник Адольф по вашему вызову прибыл!
Дверь не открылась. Она мгновенно истончилась до полупрозрачности. Я шагнул сквозь зыбкую преграду как сквозь пелену тумана…
И очутился в ярко освещенной, просторной и многолюдной прихожей.
Появившись в данном временно-пространственном отрезке, я как-то не придал значения дате, высветившейся на циферблате моих наручных часов. Все мое внимание занято было тем, чтобы не дать маху и предстать перед важным клиентом в соответствующем виде. Только сейчас я полностью осознал, куда и когда я попал. Петроград девятнадцатого года — это серьезно.
Прихожая кипела, клокотала и исходила паром. Парадная лестница, многократно расширявшаяся книзу, гудела под дробным напором десятков ног, обутых в ботинки, сапоги, опорки, лапти и вовсе не обутых. Подтаявший, грязный снег, нанесенный многочисленными и явно незваными пришельцами покрывал дорогой паркет. Выбитая входная дверь косо прислонена была к стене, в открытый дверной проем заглядывал мутный февральский денек, напичканный, как булка изюмом, искаженными любопытством физиономиями уличных зевак.
Дом барона Рудольфа Марка взяли приступом. По широкой лестнице бурлили два потока; первый, устремлявшийся вверх и более многочисленный, составляли крепкоплечие парни в морских бушлатах, безразмерных клешах и бескозырках, непонятно откуда взявшиеся в центре Петрограда бородатые мужики в пропахших дымом армяках и просто неопределенно и неопрятно одетые личности, среди которых попадались экземпляры, обряженные прямо-таки в фантастические лохмотья. Вся эта пестрая масса упрямо перла вперед и вверх, возбужденно горланя и свистя. Зато второй поток стекал с верхних ступеней к выходу степенно и неторопливо. Особо, конечно, не поторопишься, когда на твоих плечах помимо родных морского бушлата или залатанного армяка еще две-три собольих шубы, пара персидских ковров, скатанных в длинные рулоны, объемистый узел, в котором жалобно позвякивает золотая или серебряная утварь… Шарахнули два выстрела — я инстинктивно прижался к стене. Влетевший в прихожую длинноволосый паренек в кожанке снова поднял к потолку чудовищного размера маузер и дал еще три громоподобных выстрела.
— Товарищи! — завопил паренек так истошно, что облезлая студенческая фуражка подпрыгнула на его голове, а длинные патлы на мгновение вздыбились, будто паренька шарахнуло нехилым электрическим разрядом. — Требую немедленно прекратить несанкционированный грабеж! Имущество барона принадлежит республике! Каждый, кто осмелится… Да остановитесь же! Стойте! Стреляю! Вы слышите? Посмотрите на меня!
На паренька посмотрели. Проходящий мимо матрос, увенчанный бриллиантовой диадемой поверх бескозырки, даже похлопал его по плечу и сочувственно проговорил:
— Понимаю, понимаю… Молодо-зелено…