Чувствую себя хорошо. Живём тоже хорошо и дружно, хотя и тесновато. Галя[40], пытаясь оправдать твои надежды, хлопочет о более пристойной комнате, но пока безрезультатно.
Все тебе кланяются.
Я тебя целую.
Почему ты избегаешь упоминания о своём здоровье?
Уж не заболел ли ты?
Сейчас собираемся идти в Мёртвую бухту купаться. Целую.
Твой 3.
Это «3», надо понимать, означает «Заяц» или «Зайчик». Слуцкий интимно её называет «Маленький храбрый Зайчик».
Однако Слуцкого уже не представляли без неё. Речь о литературной среде, в общем-то замкнутой. На определённом этаже писательского сообщества существует система отношений, при которой образуется возможность взаимоузнавания поверх сугубо литературной иерархии. Слуцкий не чурался подобного эгалите.
Татьяна Кузовлёва рассказывает:
Лето 1972 года выдалось необыкновенно знойным и засушливым.
В Москве температура поднималась под сорок. В Шатуре, как всегда в жару, горели торфяники — Москву по утрам заволакивал сизый удушливый дым.
Надо было бежать из города, пока не спадёт жара. Я позвонила Слуцким, которых эта жара тоже мучила, особенно уже тогда болевшую Таню, и предложила поискать что-то под Москвой. Они моментально согласились.
Наша литературная приятельница, жившая в Ивантеевке и тайно влюблённая в неприступного Бориса Абрамовича, предложила договориться с дирекцией пустовавшей ведомственной гостиницы при заброшенном полигоне дорожных машин. Нам разрешили снять там два номера. <...> Обычно через день мы сообща ловили такси в Ивантеевку за продуктами. В продмаге выбор был небольшой, но плавленые сырки «Дружба», хлеб, кое-какие овощи, макароны и слипшуюся карамель купить было можно. Тушёнка была только свиная в стеклянных пол-литровых банках: две трети жидкого от жары свиного жира и одна треть волокнистых комлей мяса. К счастью, мы все были неприхотливы, и, если находилось во что взять квас, то обед получался роскошным: ели окрошку и макароны с тушёнкой. После обеда Слуцкие обычно уходили к себе отдыхать... <...>
Как-то мне потребовалось что-то уточнить у Слуцкого. Забыв о том, что у них в это время отдых, постучала в дверь.
— Кто? — не очень приветливо спросил Б. А.
Отступать было поздно. Я смущённо отозвалась.
— Входите, Таня, — послышалось из-за двери.
Я вошла. Слуцкий сидел у изголовья Таниной кровати с книгой в руках, что-то, очевидно, читал ей. Таня лежала на спине в полудрёме, разрумянившись (солнце било в распахнутое окно сквозь занавеску), натянув к подбородку простыню, и была необыкновенно красива.
Я знала, что Борис Абрамович тщательно следил за Таниной температурой, за скачками ртутного столбика, зависящими от степени обострения в поражённых опухолью лимфоузлах. Температура могла быть почти нормальной, могла внезапно подскочить, чему предшествовал озноб, до 37,5, а то и выше 38,0 — и это было уже тревожно.