А потом произошло то, что не могло мне присниться в самых кошмарных снах. Мужские пальцы погладили щеку, обвели контур губ, скользнули по шее. "Сейчас задушит", – мелькнула в голове абсурдная мысль. Но нет, ладонь начальника спустилась к ямке у ключиц, чуть помедлила, будто мужчина раздумывал, а потом скользнула под одеяло, смяла вырез больничной рубашки и легла мне на грудь. От испуга мое сердце заколотилось, будто после быстрой пробежки. Скорее всего, мужчина тоже это почувствовал – не мог не почувствовать – едва слышно хмыкнул и сжал пальцами сосок. Я все-таки не удержалась и всхлипнула от ужаса.

– Сэр! Что здесь происходит?

Боги, благословите Дока! Начальник медленно вытащил руку из-под одеяла, погладив меня напоследок по плечу.

– Проверяю состояние больной, – отозвался он равнодушным голосом. – Похоже, ей действительно не повредит госпитализация. Да, охрана доложила, что проверила принесенные ей продукты. Пусть тащат сюда или больной их нельзя?

– Ей можно все, – сухо ответил Док. – Я ведь вам уже сказал: она истощена. Похоже, что недоедает, причем очень сильно.

– Я распоряжусь проверить, не отбирает ли кто у нее пайку, – пообещал начальник. – Ладно, я вас оставлю, Питерс, занимайтесь своими больными.

Едва я услышала звук захлопнувшейся двери, как резко села на койке. В глазах потемнело, но я упрямо опустила ноги и принялась нашаривать на холодном полу больничные тапки.

– Далеко собралась? – насмешливый голос Дока прогремел в ушах набатом.

Я поморщилась. Голова гудела, темнота перед глазами отступила, зато заплясали радужные круги. Сил у меня было разве что чуть больше, чем у новорожденного котенка, но смыть прикосновения начальника с зудящей кожи казалось жизненно необходимым. Собственное тело представлялось мне покрытым слоем липкой грязи, пачкавшей все вокруг: рубашку, постельное белье, само пространство лазарета.

– В душ, – просипела я, удивившись, как переменился мой голос.

– Давай помогу, – сочувственно произнес Док.

Опираясь его плечо, я доковыляла до крохотной санитарной комнатки.

– Оставь дверь приоткрытой, – будничным тоном произнес Питерс. – Подглядывать не буду, обещаю: чего я там не видал? Зато услышу, если ты вдруг грохнешься.

Сделав воду максимально горячей, я остервенело мыла шею и грудь, царапая их ногтями, будто пытаясь соскрести чужие противные прикосновения. Мне чудилось, будто грязь проступает снова и снова, и я, всхлипывая, расцарапывала себе кожу до крови, силясь от нее избавиться.

– Эй, Дамочка, выходи, – донесся до меня голос Дока. – За этакий перерасход горячей воды мне пряников не выдадут, сама понимаешь. Полотенце возьми на полке.

Проведя в последний раз мыльными руками по телу, я с сожалением выключила воду и потянулась за ставшим тонким и серым от многочисленных стирок полотенцем. Растиралась я не с меньшим остервенением, нежели мылась, так что Док, когда я наконец вышла к нему, только присвистнул:

– Ну вот, теперь меня в издевательствах над пациентками обвинят. До кровоподтеков обязательно домывать было?

Я болезненно поморщилась.

– Ладно, пойдем ко мне в кабинет, чаю попьем. Я пирожков прихватил, с мясом и грибами и с капустой – вкусные! А потом тебе еще передачу принесут, там тоже еда должна быть. Слышала, небось, что я говорил? Будешь недоедать – здесь тебя и зароют.

Я осторожно провела пальцем по выпирающей ключице. Даже без зеркала я точно знала, что щеки мои запали, а скулы выступили резче, что серые глаза ввалились, а светло-рыжие волосы потускнели и утратили блеск. Как я могу вызывать желание, когда так выгляжу? Док удивительным образом угадал, о чем я думаю.