Новый пятиэтажный дом на улице Свердлова строили турецкие рабочие. Еще совсем недавно, каких-нибудь пару месяцев назад, на этом самом месте торчали две трехэтажные коммуналки уродливо-казарменного вида, слепленные из дрянного бурого кирпича еще в эпоху первых пятилеток, но их снесли под корешок и даже выкорчевали фундамент, чтобы построить новый многоквартирный дом европейского типа. Турки работали быстро и качественно, никакое СМУ за ними не угналось бы, — примерно за месяц с нуля поднялись три этажа и начался четвертый. Воронин уже видел несколько таких, построенных турецкими рабочими, домов. Ничего сверхъестественного в них, в общем, не было — нормальные многоквартирные дома, просто построенные по всем евростандартам. Кирпичная девятиэтажка с квартирами якобы улучшенной планировки, в какой имел счастье проживать Воронин, до евростандартов не дотягивала. Про унылые панельные коробки, коих в изобилии было понатыкано на окраинах города, нечего было и говорить.

Уазик вкатился на стройку через ворота, открытые в дощатом заборе и остановился возле коренастого взъерошенного мужичка, одетого в замурзанную спецовку. Воронин определил в мужичке сторожа, на турка тот не походил даже со спины. Хлопая дверцами, Воронин, Копаев, Дементьев полезли из машины. Толик остался за рулем, заглушил двигатель и закурил дешевую сигаретку без фильтра — то ли Приму, то ли Стрелу.

— Вы — сторож? — спросил Копаев у местного мужичка.

— Угу, — угрюмо буркнул тот в ответ.

— Это вы звонили в милицию?

— Угу.

— Это вы обнаружили тела?

— Угу.

Черт его побери, — раздраженно подумал Воронин. — Ухает, как филин. Хоть бы одно слово сказал по-человечески. По-русски даже турки разговаривать умеют.

— Показывайте, — сказал Копаев, и сторож повел их по голой лестнице, где пахло цементной пылью, наверх на недостроенный четвертый этаж.

Здесь все было залито холодным бело-голубым ртутным светом двух прожекторов, укрепленных на стреле башенного крана. Нештукатуреные еще кирпичные стены, оконные проемы без рам, бетонный пол… — а на полу, в черной луже застывшей крови, два человеческих тела. Два мертвых человеческих тела.

У Воронина, как это часто бывало в последнее время, возникло странное ощущение, как будто он — всего лишь персонаж в некой пьесе и играет малопонятную роль, а кто-то невидимый наблюдает со стороны, из-за левого плеча…

Итак, два мертвых тела. Один, совсем молодой парень, лет двадцать-двадцать пять, лежит навзничь, и грудь его разрублена наискосок от левого плеча к правому боку. Другой, грузный мужчина, лежит ничком, в двух шагах поодаль, лица не видно, раны не видно, но крови вокруг много.

— Так-так, — скрипуче произносит Копаев, — похоже, у нас тут еще два человека, зарубленных насмерть.

Он поворачивается к Воронину.

— До скольки уже дошел общий счет подобных жертв?

— Я не веду такую статистику, — так же сухо, как и раньше, отвечает Воронин.

Копаев обжигает его пронзительным рентгеновским взглядом и говорит:

— Делай, что полагается, эксперт.

Воронин раскрывает свой чемоданчик, достает фотоаппарат.