— Копаев Марк Анатольевич, следователь прокуратуры, — назвался Копаев, копируя картинную манеру Копфлоса; он даже слегка наклонил голову, представляясь, будто какой-нибудь адъютант Его превосходительства.

— Очень приятно, — сказал Копфлос. — Так что же вы здесь делаете, Марк Анатольевич?

Копаев был бы рад ответить на этот вопрос, но он и сам не знал, что здесь делает.

— Видите ли, Марк Анатольевич… — Копаев слегка запнулся, называя Копфлоса своим собственным именем-отчеством. (Но ведь совпадения в жизни случаются, не так ли? И тезки тоже время от времени встречаются…) — Видите ли, — повторил Копаев, — я попал сюда случайно и, кажется, слегка заблудился. Вы не подскажете, где здесь у вас выход?

— Случайно, хм, — как бы с сомнением произнес Копфлос и уточнил: — Под выходом вы подразумеваете выход из этого помещения на улицу?

— Ну да, — сказал Копаев. — В общем.

— В конце коридора — лифт, — указал Копфлос. — Подниметесь этажом выше, пройдете прямо по коридору, а там уже и будет выход на улицу.

— Благодарю вас, — церемонно произнес Копаев, отступая к лифту. Очего-то, несмотря на вежливость и внешнее спокойствие, Копфлос произвел на него впечатление очень опасного человека.

— Не за что, — сказал Копфлос, провожая Копаева взглядом угольно-черных глаз. Копаеву взгляд прозектора не понравился, какой-то он был… такой… оценивающий, что ли. Или хозяйский.

Копаев, стараясь не поворачиваться к прозектору спиной, на ощупь нашел кнопку вызова лифта, нажал ее. Двери со скрипом разъехались в стороны. Копаев поспешно юркнул в кабину и надавил верхнюю из двух кнопок на панели управления — двери схлопнулись, и лифт, гудя, кряхтя и постанывая, пополз вверх.

— Ступай, дорогой мой, ступай, — проговорил вслух в опустевшем коридоре Марк Анатольевич Копфлос, прозектор. — Все равно никуда ты от меня не денешься…

Наверху, как и внизу, Копаев обнаружил недлинный коридор с двумя закрытыми дверями по одной стороне. Здесь было уже совсем тепло, и дышалось не в пример легче. Копаев не преминул проыерить обе двери — они, разумеется, были заперты.

Дверь в конце коридора не была заперта. Миновав ее, Копаев попал в вестибюль, освещенный ярким солнечным светом, льющимся через верхнюю часть больших окон; нижняя часть окон, примерно на две трети, была закрашена непрозрачной белой краской, словно где-нибудь в сельской больнице. Вестибюль был примерно равен по площади мертвецкой внизу, и пол был также выложен кафелем в черно-белую шашечку. За исключением стоявших вдоль одной стены трех тележек-каталок, служивших для транспортировки понятно чего, в вестибюле отсутствовали всякие предметы интерьера; стены были белые, потолок был белый. Но вот странное дело: по потолку разгуливали светлые солнечные блики, как будто на улице было много воды…

Копаев почти бегом пересек вестибюль, распахнул тяжелые створки входной двери и замер на пороге, ослепленный солечным светом. Солнечного света было много, даже слишком много, он лился сверху и… И снизу! Вся улица сверкала, сияла, наотмашь била по глазам жгучими бликами. Копаева просто ослепило это сияние, он не мог взять в тол в чем тут дело, шагнул наружу и едва не упал, пошатнувшись. Дощатый настил под его ногами был странно зыбок, словно плот на воде.

На воде?…

На воде!

Не просто много воды было на улице, как подумалось Копаеву несколько секунд назад, — сама улица была водой, вся, будто в — черт возьми! — Венеции.

Копаев, не веря собственным глазам, подошел к краю плота, присел на корточки, опустил в воду кончики пальцев, поднес их к глазам, потом к носу, потом лизнул — вода была горько-соленая, морская.

Где, скажите на милость, я оказался?! — мысленно возопил Копаев распрямляясь и пробуя осмотреться вокруг.

Плот, на котором он стоял, размером был приблизительно два на три с половиной метра, к стене крепился двумя цепями солидной толщины, пропущенными через сложную систему зубчатых колес и блоков — все это ржава поскрипывало, отзываясь на малейшие колебания, вызываемые перемещениями Копаева по плоту. Само здание, к которому был прикреплен плот, было сложено из белого силикатного кирпича и возвышалось над водой всего лишь на один этаж, то есть сама мертвецкая находилась ниже ватерлинии. То-то Копаев так угнетенно там себя чувствовал…