– Ты как?

– Да я не против, и для меня тут многое в диковинку. Отметим начало нового похода, так что не жмись и денег не жалей.

– Понял! – кивнул Слава. И половому: – Тащи что есть готового, долго ждать, пока вы там отстряпаетесь по-нашему заказу, мы не хотим.

– А какое вино предпочитаете? Есть розовое и белое.

– Неси и то, и то. Хлеба не позабудь.

– Собаке горшок каши, какая есть, и кусок сырого свежего мяса, во-о-т такой. Мясо порезать на четыре части, – добавил я.

– Сделаем! – заверил нас сервитум и ушлепал на кухню.

Боярин хмыкнул.

– Экий ловкач тут половой, ети его мать! Аж до нутра пронял, жрать стало охота неимоверно! Каракатицу какую-то приплел, понимаешь ли…

Поели неплохо, познали вкус каракатиц, мидий и кальмаров, прихватили с собой розового винца и немного харчей в дорогу – кто знает, когда на ужин остановимся, глядишь и пополдничаем где в дороге. Погода ясная, солнечная, денек теплый, и стало быть, слегка переделывая дедушку Крылова:

И под каждым под кустом, нам готов и стол, и дом.

Приятно удивили цены: при расчете с нас взяли раза в три меньше, чем в Константинополе. А уж когда Богуслав сунул велеречивому сервитуму целый милиарисий чаевых за его россказни, провинциальным восторгам не было конца. Мы оказались и самыми щедрейшими из путешественников, и признанными гурманами, и знатоками кушаний, и кладезем кулинарных знаний, и известными эстетами хорошей еды, словом, устроители пиров Лукулла, да и только.

Выехали мы из харчевни сытые и благодушно настроенные, только Богуслав, пораженный местными изысками средиземноморской кухни, время от времени встряхивал головой и произносил что-то вроде:

– Вот ведь какие тут каракатицы, етишкин дух!

Ехали неспешно, не хотелось бешеной тряской скачек нарушать спокойную работу пищеварения. Я, покачиваясь на буланом жеребце, негромко напевал красивым баритоном старинную для моего времени гусарскую песню:

Пускай погибну безвозвратно,

Навек друзья, навек друзья

Но все ж покамест аккуратно

Пить буду я, пить буду я.

Я пью и с радости, и с скуки,