Тремалис остановился, наблюдая.

— Как тебе малышка, а?

Виктор повернулся и увидел здоровенного детину с каштановыми волосами до плеч. Нам нем была спортивная куртка, в руках темно-бордовый портфель. Виктор собрался было открыть рот, но мужчина опередил его:

— Небось вроде тебя, долбаный ты нюхач! Даже идти прямо и то не можешь, сраный псих. О, Господи…

Этот агрессивный выпад был настолько внезапным и обидным, что Виктор не смог на него отреагировать, и лишь посмотрел, как мужчина выходит на крытую пешеходную дорожку между собором и «Бревут-билдингом». Неожиданно появившийся чернокожий на инвалидной коляске загородил дорогу разгневанному мужчине.

— Ш-ш-ш, сынок. Ты, видать, с похмелья? — Тремалис увидел, как калека положил палец на какую-то пластмассовую штуку у себя на шее, видневшуюся из-под шарфа грязно-белого цвета.

Грубиян в спортивной куртке уставился на инвалида, как будто тот был привидением, вызванным винными парами, даже вытянул вперед средний палец и дотронулся до синей накидки старого негра. После этого протолкнулся мимо, неудоменно оглядываясь.

Инвалид протянул Тремалису заскорузлую руку и сказал, вновь прижав палец к горлу:

— Майк меня звать. Майк Серфер. — Не связывайся с такими козлами, парень. Не стоит.

Тремалис посмотрел вниз на улыбающееся лицо.

* * *

В церковь они направились вместе. Внутри Тремалис ощутил, наконец, тепло. Царил запах ценного дерева и ладана.

«Аллилуйя», — донеслось из-за следующих дверей, к которым вели мраморные ступени. Али-лу-йя. А-ли-и-луу-йя. Майк шепотом сказал ему, что однажды в храме случайно опрокинул свечу и поджег свой рукав. Тремалис опустил ладонь в чашу со святой водой и Серфер последовал его примеру. Чернокожий потянулся кверху, глядя на Тремалиса, как малыш, который пытается положить деньги на высокую стойку, чтобы получить сладости.

Прииди и спаси нас, Господь Бог наш Дай нам узреть тебя Дай нам узреть твой лик и спасены будем

Напротив церковного киоска был подъемник и это умилило Тремалиса. Когда двери из прихожей отворились, то первое, что он увидел, это был золоченый крест на стене. Он почему-то сразу представил себе, как берет его скрюченными параличом руками и со вспыхнувшей старой злобой колотит им по стеклу икон…

Яви нам, Боже, милость свою И даруй спасение Бог будет судить нас своим судом Ибо есть Владыка и Спаситель наш

Нигде не было для Виктора спасителя. Только боль, страх перед домашними, перед докторами, перед всеми здоровыми и снова боль.

Возвысь свой голос и даруй нам Благую Весть Прииди к нам Господь в силе своей Да прольются облака праведным дождем А земля дарует нам Спасителя.

Пожилая женщина, сжимая в руках красную коробочку с пилюлями, шептала молитву. Губы ее при этом выглядели смятыми как сушеные яблоки.

* * *

«… и земля даст нам Спасителя», — закончил Хейд чтение из своей книги псалмов. Перед ним была аудитория из одного слушателя, охваченного ужасом. Они находились в пустом школьном дворе недалеко от Плимут-корта. Уличные фонари сюда не доставали, и Хейд читал при свете окна школьной библиотеки, который очевидно забыли выключить.

Мужчина в инвалидной коляске, чернокожий и безногий, уже протрезвел от страха, судорожно сжимая пустую винную бутылку.

Температура воздуха резко понизилась. Работяги из Лупа спасались от ветра, разливавшегося по бетонным каньонам, на метро и пригородных электричках. Когда погода в этом городе показывала свой норов в середине трудовой недели, то пустели даже бары.

Ветер дул с озера Мичиган, пронизывающий и резкий. Этой ночью ветер свистел по линии надземки, выписывал зловещие круги над газонами Дирборн-Парка и, наконец, добрался до темного переулка, в котором Болеутолитель приступал к процедуре взятия живым на небо.

Холодный ветер наполнял капюшон Хейда, забираясь за воротник, но человек уже не ощущал холода. Мужчина в инвалидном кресле, много-много секунд назад назвавший себя Хатчем, пытался вжаться в кресло. Зубы инвалида клацали, но его тело покрывалось потом. На улице не было никого, кто мог бы услышать его крики. Хейд прекрасно понимал это.