Озадаченный, я вышел из туалета.

— Да, очень высокий стандарт, — пробормотал я. — И главное, никакого запора не будет, никогда. Вот так встанешь над ущельем поссать, и сразу заодно просрешься, даже если сначала вообще ничего такого не планировал.

— Привыкнешь.

— Ну, деваться-то некуда — по-любому обвыкнуться придется. Ладно, давай займемся, наконец, доской.

Я взял череп с кровати, пристроил на полу и сам уселся рядом.

— Если честно, я так и не понял, почему ты так в эту идею вцепился, — сказал Лёха. — Ну доска, ну работает...

— Просто ты мыслишь устаревшими категориями, — отозвался я. — Если я смогу понять, как она работает и каким образом осуществляется передача информации от одной доски на другую, это может изменить мир!

— Прямо-таки изменить...

— Только нужно будет подобрать правильный набор начертаний и местами подправить существующий код. И представь — вот нас у Януса целая толпа. А чтобы передать сведения друг другу, нам приходится присылать гонца или самим ехать за тридевять земель с какими-то новыми сведениями, так?

— Ну.

— И тратим время, которого в некоторых ситуациях может просто не хватить для того, чтобы успеть передать необходимую информацию! А тут — вуаля! Если я сумею связать друг с другом сразу несколько досок по типу чата... ну то есть по типу удаленной письменной беседы сразу всех учеников Грифа. И ты вечером такой лезешь посмотреть на своей доске, какие новости у друзей!

— Угу, снимаешь ее с мозолистого плеча...

— Почему сразу мозолистого плеча? Если продумать начертание, позволяющее прокручивать текст касанием, размер доски больше не будет иметь никакого значения. Ее можно будет сделать маленькой, размером с книгу или даже с ладонь!

— Фантазии, — проворчал Лёха. — Но мне все равно интересно попробовать. Молчун, ты готов?

— Уэээ, — откликнулся наш мертвец, неловко развешивая жутко мятую рубашку.

Эх, вот стану начертателем — я ему на ладонь клеймо утюга с отпаривателем поставлю! А на другую — одежную щетку. И цены ему не будет, как стюарду.

Молчун подошел к доске, покряхтел — и, странно отклячив задницу, с хрустом в спине наклонился и положил ладонь в устье.

Глаза Лёхи засияли синим, и таким же голубоватым светом начали наполняться обе доски.

Я покосился на труп, замерший в импозантной позе — хоть бы не вошел кто-нибудь, а то вид весьма специфический.

И повернулся к Лёхе.