Сигурд почувствовал удивление Улафа, смотревшего на высокие потолочные балки, огромный проход и два очага, выложенных камнями. Дубовые стволы, а более всего пустота и мрачность зала, прежде вызывавшего зависть соседей, где когда-то царили радость и веселье, произвели на Улафа удручающее впечатление.

– Клянусь могучими яйцами Тора, когда-то это было нечто удивительное, – пробормотал Улаф. – Теперь я кое-что начинаю припоминать…

Сигурд ничего не ответил. «Сегодня здесь будет больше призраков, чем скамей», – подумал он.

А потом они увидели Тенгила Хаконарсона.

Его залитые мочой сапоги из телячьей кожи болтались на высоте трех футов от пола, тело медленно раскачивалось на скрипящей веревке, вылезшие из орбит глаза на багровом лице обвиняюще смотрели на людей, вошедших в зал его отца. Несколько тошнотворных мгновений Сигурду казалось, что Тенгил еще жив. Но затем он увидел, что жалкий трус взобрался вверх по изголовью отцовской кровати, высотой с самого Тенгила, не знавшего ни скамьи гребцов, ни «стены щитов», – и дерево треснуло. Они не могли сказать, выбрал ли сам Тенгил смерть на веревке, или его заставили Седые Бороды.

«Старый поджигатель чужих домов пережил своего сына», – подумал Сигурд, пока не увидел украшенную серебром рукоять, торчавшую из груди ярла Хакона, и небрежно отброшенные меха, валявшиеся на полу. Или это сделал Хаук? Неужели верный старый воин вонзил меч Тенгила в сердце ярла, чтобы отправить его в Вальхаллу, куда Хакону давно следовало отбыть? Сигурд представил, как один из людей Хаука вкладывает собственный меч в руку ярла и держит ее, пока Хаук делает все остальное.

И вновь он не стал задавать вопросов. Потому что это не имело значения. Отец и сын, так же похожие друг на друга, как луна и солнце, были мертвы – и стали едины. Женщины поднялись со скамей, где они рыдали и утешали друг друга. Хаук и четверо его воинов выглядели настолько усталыми, что могли бы и сами повалиться замертво рядом с телом своего ярла, но Сигурд знал, что они придут в себя после трапезы и долгого сна, когда им не будут мешать стоны Тенгила, развлекающегося с рабынями.

Однако последним воинам ярла Брандинги еще не пришло время отдыхать. Сигурд смотрел, как двое из них подхватили жирное тело повешенного сына ярла, а третий встал на постель Хакона и срезал веревку. Почему они просто не сбросили это дерьмо тролля, Сигурд не понимал. Возможно, одна из рыдающих женщин была близкой родней Тенгилу, и они проявили к ней уважение.

– Что они собираются с ним делать? – спросил Улаф.

Сигурд пожал плечами.

– Скормить крабам. Я бы поступил именно так.

Они вытащили Тенгила из зала, Сигурд уловил запах мочи, и это его удивило, потому что его нос был забит сгустками запекшейся крови.

– Теперь мы позаботимся о наших мертвых, – сказал им Хаук.

Сигурд кивнул.

– Мы вам поможем.

– Нет, Харальдарсон, мы все сделаем сами, – возразил Хаук.

Мужчина, в чьей бороде седины было заметно меньше, чем у других, – ранее он стоял за плечом Тенгила, – бросил на Сигурда мрачный взгляд.

– Очень скоро мы будем выпивать вместе с ними и не хотим, чтобы они поносили нас за то, что мы не похоронили их по нашему обряду.

Затем у Хаука появилась новая мысль, и он поскреб белую щетину на щеках.

– Вы можете помочь с камнями, – сказал он. – Их полно в могиле к северу от дома, возле яблонь.