«Командированного в школу прапорщиков унтер-офицера из охотников эскадрона Ея Величества Николая Гумилёва исключить с приварочного и провиантского довольствия с 20 сего сентября и с денежного с 1 октября с. г.».

Позже, уже после окончания школы прапорщиков Николаю Гумилеву был выдан следующий документ:

«Аттестат № 1860 от 8 апреля 1916 г. о содержании Н. С. Гумилёва в Лейб-гвардии уланском полку. По указу Его Императорского Величества дан сей от Лейб-гвардии Уланского Ея Величества полка прапорщику Гумилёву, произведенному в этот чин приказом Главнокомандующего армиями Западного фронта от 28 марта с.г. за № 3332 в том, что он при сем полку ни жалованьем, ни различными пособиями по военному времени, ни прогонными на проезд к новому месту служения вовсе не удовлетворялся и таковые ниоткуда не требовались ему. Что подписями с приложениями казенной печати удостоверяется, апреля 8 дня 1916 г.

Подл<инник> за надлежащими подписями.

С подлинным верно: Делопроизводитель, Коллежский регистратор (подписи неразборчивы)»

Из этого документа следует, что за время службы в Уланском полку Гумилёв не получал жалования и содержал себя на свои собственные средства.

Даже тут Николай Степанович остался верен старым традициям русской армии, офицеры которой служили не за жалование. Это тем более поразительно, что содержание кавалериста, да еще гвардейского полка — дело достаточно дорогое, а особенно большими средствами его семья никогда не располагала. Но, видимо, элементарная порядочность и гордость не позволила ему получать деньги за то, что он делал по собственному произволению и к чему его никто не обязывал, кроме личного чувства долга.

Часто удивляются, почему Гумилёв не стал продолжать «Записки кавалериста».

Биограф поэта Павел Лукницкий со слов Ахматовой выдвинул версию о том, что в полку был низкий культурный уровень офицеров и даже последовал прямой запрет со стороны командира.

Но ни низкого культурного уровня в выдержках из воспоминаний сослуживцев Гумилёва нельзя обнаружить, ни разумного объяснения запрету найти невозможно. В «Записках» поэт соблюдал все требования цензуры, ничего порочащего и даже просто двусмысленного не писал. Напротив, такой скрупулезный объективный рассказ о военных буднях вызвал неизменные симпатии у читателей.

Полагаю, это было решение самого Гумилёва, для которого военная тема себя исчерпала.

Вместо этого Николай Степанович возвращается к старым, оставленным из-за войны замыслам, работает над новыми.

1916 год в литературном плане оказался очень плодотворным:

◆ издается очередной сборник стихов «Колчан»,

◆ идет работа над поэмой «Мик», пьесами «Дитя Аллаха» и «Гондла»,

◆ оформляется замысел «Отравленной туники», т. к. находясь в Лондоне и Париже, Гумилёв уже разбирается с конкретными материалами для будущей пьесы,

◆ продолжается сотрудничество с «Аполлоном» и «Биржевыми ведомостями» — за год было написано три критических статьи о поэзии и прозе.

Вообще, война явно отступает на второй план. Свыкнувшись с неустроенностью окопного быта, выкраивая дни для посещения Петрограда во время затиший или залечивая простуду в Крыму, Гумилёв занят литературными делами, словно бы войны и нет. В письмах 1916 — начала 1917 годов практически не говорится о военных буднях или говорится как о чем-то само собой разумеющемся, без прежних рассуждений и мечтаний о победе.