Сталинградским фронтом в июле-августе 1942 года командовал самовлюбленный генерал В.Н. Гордов. В общении с подчиненными отличался грубостью и порою даже жестокостью. Кроме всего прочего от командиров разных степеней во фронтовое управление особых отделов, которым руководил генерал-майор Н.Н. Селивановский, поступали жалобы об ошибках и некомпетентности в решениях командующего, могущих привести к тяжелым последствиям для войск.
Не раз военный генерал-контрразведчик обсуждал этот вопрос с членом Военного совета фронта Н.С. Хрущевым, но тот держал нос по ветру. Боялся развивать глубже эту тему.
— Николай Николаевич, Гордов, конечно, вспыльчивый, даже злой человек и никудышный командир, но вы же должны меня понять — я его подчиненный. Мне как-то неудобно «капать» на командующего, — хитрил Никита, понимая, что командующий назначен с одобрения Сталина. С другой стороны, он как бы подталкивал главного особиста фронта к судьбоносному действию.
И вдруг 25 июля 1942 года Николай Николаевич, понимая всю опасность сложившейся обстановки и боясь потерять дорогое время, совершил поступок. Он решился отправить в Москву телеграмму… самому Сталину, через головы членов Военного совета фронта, непосредственного начальника Управления особых отделов Абакумова и наркома НКВД Берии. Этот документ спасал Сталинград от падения, которое произошло бы в первой декаде августа — обстановка свидетельствовала тому. Недовольство Гордовым могло сорвать клапан в кипящем котле нескольких армий, входивших в состав Сталинградского фронта.
Шифровку в Москву готовил его подчиненный капитан М.А. Белоусов. Михаил Александрович, впоследствии ставший генерал-майором, руководителем окружного масштаба, вспоминал, что в подготовленной шифровке излагалась критическая обстановка на фронте, давалась отрицательная характеристика Гордову как военачальнику и человеку, сообщалось о негативной реакции в войсках на его назначение. В конце указывалось соображение, что при назначении Гордова рекомендовавшими его военачальниками на высокую должность допущена серьезная ошибка, которую необходимо как можно скорее исправить.
Селивановский знал, какой опасности он себя подвергает, на какой риск идет, — время было горячее в прямом и переносном смысле. В кругу же своих сотрудников, посвященных в содержание шифровки, он был откровенен:
«Неважно, что будет со мной, что станет с нами. Главное, спасти Сталинград. Спасти страну. С Гордовым мы ее не спасем — мы проиграем Сталинград!»
На следующий день из Москвы пришла телеграмма.
Вызывал нарком НКВД.
«В Москве, — вспоминал Селивановский, — Берия долго меня ругал, заявляя, что я сую нос не в свое дело, что назначение командующих фронтами — прерогатива Верховного командования».
В отличие от Берии Абакумов воспринял информацию своего подчиненного спокойно. Берия же после встречи с Селивановским вызвал Виктора Семеновича и начал орать:
— Какого хрена твой Селивановский лезет не в свои дела? Ты что, всем своим подчиненным так разрешаешь работать? Это же настоящий бардак! Нашелся полководец! — кипятился раскрасневшийся Лаврентий Павлович, меряя быстрыми шажками коротких ног красную дорожку в кабинете.
— Нет, это общие дела, они же касаются судьбы страны, — последовал дерзкий ответ набиравшего силу и авторитет начальника военной контрразведки.
— Что ты мне хреновину несешь, патриоты дешевые нашлись, как сговорились, — продолжал злиться Берия из-за того, что Селивановский вышел напрямую на Верховного…
Абакумов знал, что Гордова назначил сам Сталин по рекомендации Тимошенко, а поэтому поначалу осторожно относился к информации своего подчиненного. И все же в конце июля 1942 года намеревался доложить о взрывоопасной обстановке в войсках. Но случилось то, что случилось.
Телеграмма попала в цель. Уже на следующий день после доклада Селивановского в Ставке был издан приказ № 227 под названием «Ни шагу назад», содержание которого приведено выше.
Сталин среагировал в своей манере:
— Товарищ Абакумов, в таком случае поезжайте с комиссией от моего имени в Сталинград и разберитесь там. Переговорите с командирами и политработниками, подключите свои возможности, хотя то, что нам доложил Селивановский, очень меня насторожило. Ставке нужна правда и только правда. Сами понимаете, как говорят, душой измерь, умом проверь, тогда и верь. Вам я доверяю установить истинную причину фронтовой грызни. Да, обратите внимание, есть ли опасность разрушения принципа единоначалия.
Сталин замолчал, попыхтел притушенной трубкой. Потом стал раскуривать ее, пока не показались струйки сизого дыма, и добавил: — Имейте в виду, — операция секретная.
— Ясно, товарищ Сталин, — отчеканил Абакумов по-военному. Он умел это лихо делать…