— Спокойной ночи, — рассеянно проронил Джулиан.
Отец поцеловал обоих сыновей и вышел из комнаты.
Бокал с аперитивом уже поджидал его возле кресла, в которое Кармайн со вздохом сел, когда к нему подошла Дездемона.
— Мясо я скоро поставлю, но решила, что прежде тебе потребуется выпить пару бокалов.
— Ты, как всегда, догадлива, моя любимая леди. Откуда ты только знаешь?
— Эмилия. Они с Марией хлопочут над Милли. Я получала ежечасные отчеты то от одной, то от другой.
Кармайн с благодарностью осушил бокал и едва успел поставить его на стол, как ладонь наткнулась на оранжевый мех.
— О боже, Уинстон, оставь меня в покое!
— Дело в твоих руках, Кармайн. Они так здорово гладят. Вини их в привязанности Уинстона. Он у нас — ручной кот.
— При его — то размерах он настоящая угроза.
Дездемона с улыбкой выпила свой джин с тоником.
— Я слышу, как он урчит — вот это мотор!
Она поднялась и ушла на кухню, но вскоре вернулась.
— Мясо поставлено, скоро будем есть. И ты насладишься процессом как должно — без спешки.
— Я так понимаю, массаж спины помог?
— Просто волшебно. Говорю тебе, Кармайн, все дело в твоих руках. Пара чудесных трудяг. Разве я не права, Уинстон?
Чтобы компенсировать столь раннее время сбора — семь утра, генеральная конференция проводилась в кабинете комиссара Сильвестри. Кофе был таким же хорошим, как и у Луиджи, а датские булочки и булочки с изюмом — изумительно свежими.
— Патрику пришлось полностью отстраниться от дела, — сказал Сильвестри. Одет он был, как обычно, в черный свитер с высоким горлом и черные брюки. — Я поговорил с Дуго Твайтесом, и мы пришли к единому мнению, что тебе, Кармайн, не стоит отказываться от участия в расследовании. Милли тебе не дочь, а кузиной она приходится едва ли не половине полицейских Холломена. Гус Феннелл возьмет на себя работу патологоанатома, а Пол Бачмен будет проводить судмедэкспертизы. Патрик же займется судебной экспертизой по остальным делам. Я бы предпочел, чтобы о расследовании ему никто ничего не рассказывал, ясно? Пол и Гус уже знают, я лично переговорил с ними.
— Сэр, Патси никогда не распускал язык, — напомнил Кармайн.