– Ты тоже. Но тебя это никогда не останавливало, верно? – Усилием воли она заставила себя не повышать голос. – Короче: или ты помогаешь мне, или я докапываюсь до разгадки сама. Но, поверь, я этого дела так не оставлю. – Она допила чай и отставила бокал. – Кто прислал мне фотографию?

– Понятия не имею, – ответил он, не отрывая от нее холодного, жесткого взгляда.

Седые волосы судьи лежали волосок к волоску; строгий костюм его, несмотря на удушающую жару, от которой на футболке у самой Шелби давно выступили пятна пота, казался безукоризненно свежим. На коленях лежала трость с набалдашником слоновой кости – никто никогда не видел, чтобы судья опирался на нее при ходьбе.

– Хорошо. Кто удочерил моего ребенка? – настаивала Шелби.

– Тоже не имею понятия.

– Да как ты смеешь лгать мне в лицо? Ты не можешь не знать!

Медленно, слог за слогом роняя слова, он ответил:

– Не знаю, что сталось с твоей дочерью. Я не спрашивал.

– Значит, знал, что она не умерла!

– Нет. Я знаю одно: родилась она живой и здоровой. Что с ней стало дальше – не интересовался.

Шелби с самого начала подозревала правду, но признание судьи поразило ее, словно удар в лицо.

– Она же твоя внучка!

– А ты – моя дочь. Я заботился о тебе.

Шелби не верила своим ушам. Какого черта она вообще с ним разговаривает? Перед ней человек, который всю жизнь играл по собственным правилам, и даже закон, который он поклялся защищать, никогда не был ему помехой.

– Господи, поверить не могу! – простонала она. – Ты просто сумасшедший!

– Нет. Я поступил разумно.

– Обманул меня, обманул всех... о господи!

Схватив бокал с тающим льдом, она прижала его к разгоряченному лбу. Боже правый, и этот самодовольный людоед – ее отец!

– Ты рассказала о ребенке Смиту? – спокойно спросил он.

– У меня не было выбора.