Учительница не стала ничего выяснять и сказала нам встать у доски. Она посыпала пол перед нами сухими кукурузными зернами.

– На колени, – приказала она.

Мы час простояли на коленях на зернах перед всем классом. Зерна впивались в наши голые коленки. Но больнее было то, что наши одноклассники смеялись, издевались, корчили рожи. Нам с Мириам было больно не столько от зерен, сколько от обиды.

Когда мы вернулись домой и рассказали обо всем маме, она обняла нас и со слезами сказала:

– Дочки, мне очень жаль, но мы евреи, все, что мы можем, – это терпеть. Здесь мы бессильны.

Ее слова разозлили меня больше наказания учительницы. Я хотела кого-нибудь ударить, сделать кому-то так же больно, как было мне от этих зерен. Неужели все это – правда?

Вечером папа вернулся с работы на ферме; когда он узнал, что с нами произошло, отреагировал так же, как и мама:

– Две тысячи лет евреи верили, что если они будут жить в мире и дружбе со всеми, они смогут выжить, – сказал он. – Мы должны жить по традиции. Постарайтесь ладить со всеми.

Папа уверял, что мы живем в такой дали, что нацисты не захотят сюда тащиться.

Беспорядки продолжались. Подростки, которые принадлежали к венгерской нацистской партии, но официально вступить пока не могли (вступать можно было после восемнадцати, как и служить в армии), часто приходили к нашему дому и часами выкрикивали всякие гадости.

– Грязные жиды! – кричали они. – Чокнутые свиньи!

Они били наши окна, забрасывали дом помидорами и камнями. К ним присоединялись и другие жители деревни. Бывало, что мы по три дня не могли выйти из дома.

– Папа, пожалуйста, выйди к ним и сделай что-нибудь! – умоляла я. Я так хотела, чтобы он хоть что-то сделал!

– Ева, мы ничего не можем сделать. Тебе придется с этим смириться.

Тогда я этого не знала, но мама с папой, вероятно, боялись как-то ответить обидчикам, потому что тогда их могли арестовать и разлучить с нами. Так мы хотя бы все были вместе.

Мы с Мириам в ужасе прижимались друг к другу в кровати. Сестры боялись подходить к окнам – мы тоже чувствовали их страх. Положение становилось только хуже. В июне 1941 года Венгрия вступила во Вторую мировую войну на стороне ненавистника евреев Адольфа Гитлера и его страны Германии. В некоторых странах Европы евреи был обязаны носить на одежде желтую звезду Давида – один из еврейских символов, чтобы все знали, что это – еврей. Нам не надо было носить желтую звезду, но все и так знали, что мы евреи. Мы постепенно становились изгоями в родной деревне.

Нам с Мириам, в отличие от многих еврейских детей в Европе, было позволено ходить в школу с нееврейскими детьми, но издевательства не прекращались, и с каждым днем там становилось все хуже. Нашим старшим сестрам повезло больше: все предметы – немецкий, искусство, музыку, рисование, математику и историю – им преподавал учитель-еврей, который тогда жил с нами.

Светлая осень постепенно превращалась в темную зиму, дни становились короче. Мы больше не смели выходить играть на улицу как раньше. Родители никогда не показывали свои переживания, но нам с Мириам становилось все страшней.

Однажды в сентябре 1943 года родители разбудили нас посреди ночи.

– Ева! Мириам! – шипели они. – Быстро одевайтесь! Надевайте все теплое, куртки и сапоги не забудьте. Не зажигайте свечку! Одевайтесь в темноте. И очень, очень тихо.