— Сейчас я уберу руку с вашего рта. Не могли бы вы помолчать, пожалуйста? — Он убрал руку. — Вы же будете хорошей? Можете ответить?
— Да, — кротко сказала я.
— Спасибо. А теперь не снимете ли блузку?
Я подчинилась, но при этом прибегла к технике выживания, которой научилась в детстве. Я изо всех сил попыталась накрепко запереть самую сокровенную часть себя в своем сердце — там, где до нее не дотянется никакое из зол этого мира. Это был трюк, о котором я иногда рассказывала таким же приемышам, как и я сама. И он снова помог мне при нападении этого странного и отвратительного шептуна.
Впоследствии я долго раздумывала: что случилось бы, если бы я сопротивлялась, пытаясь отбиться? Стоило ли мне кричать в надежде, что это напугает его? Нужно ли было опорожнить на него мочевой пузырь или вызвать в нем раздражение еще каким-нибудь способом? Может быть, стоило пытаться бежать? Но, похоже, я тогда рассудила правильно, несмотря на все эти мысли.
Он взял мои простыни и сброшенную мной одежду; после этого он исчез в том же окне, через которое и пробрался в дом.
Когда я окончательно уверилась, что его больше нет в доме, я надела толстовку и джинсы, затем позвонила Бену и спросила, не сможет ли он заглянуть. Тогда я считала его просто знакомым, мы сравнительно недавно начали встречаться. Была некоторая ирония в том, как настойчиво он пытался убедить меня переехать к нему, а я отказывалась, пытаясь сохранить собственную независимость.
Он пробыл у меня всю ночь, плакал вместе со мной, постоянно говорил, как любит меня, напоминал, что в произошедшем совершенно нет моей вины, что я не могла (или не должна была) поступить иначе.
К утру он убедил меня, что нужно позвонить в полицию. Его «профессорская» часть проанализировала все имеющиеся данные и сделала вывод, что сведений об изнасилованиях в полицию поступало гораздо меньше, чем их совершалось на самом деле; вдобавок он сказал, что преступление никогда не получит того внимания, которого оно заслуживает, до тех пор, пока не станут понятны мотивы преступника.
А как обычный парень он был чертовски зол. Он прямо горел желанием угробить ублюдка, который напал на меня.
Так начались следственные эксперименты, целью которых было восстановить детали нападения: сначала этим занимался шериф и его подручные, затем в дело вступила прокурорша, от вопросов которой в моей памяти надолго сохранился неприятный осадок.
В какой-то момент во время беседы она упомянула о черном мачете, которое насильник подносил к моему лицу.
— Я ведь не говорила вам о том, что мачете был черным, — сказала я. — Откуда вы об этом узнали?
— О, а я думала, что это вы сказали: он был черным, — ответила она.
Зачем же ей было так лгать!
— Я не единственная жертва, так? — спросила я.
Она не ответила. Ей это было ни к чему. Было совершенно очевидно: судя по тому, как этот негодяй поступил со мной, для него подобное было не впервой.
Хотя результаты анализа ДНК напавшего на меня преступника и поступили в офис шерифа, они, разумеется, не совпали ни с одним из имеющихся в базе данных. Поэтому после получения этих так называемых результатов, равно как и моего (похоже, совершенно бесполезного) описания, власти умолкли, а дело было спрятано под сукно, как я и подозревала.
И что потом? Ничего. Пришлось продолжать жить.
Не хочу, чтобы это прозвучало, словно я пыталась делать вид, что ничего не произошло. Все было отнюдь не так. Я просто не могла выкинуть из головы этот ужасный шепот. Он звучал в моем сознании постоянно, целыми днями и, что гораздо хуже — ночами. И это заставляло меня чувствовать, что тот насильник прятался чуть ли не за ближайшим углом, ожидая лишь подходящего момента, чтобы вновь наброситься на меня.