Никто из десяти бойцов не пережил Третьего Сына более, чем на десяток секунд. Впрочем, победителям, ввалившимся в зал во всеоружии, не удалось порадоваться победе или хотя бы выразить досаду на то, что все противники умудрились умереть — из пролома в стене на пол зала начала вываливаться масса странной деревянистой плоти, закручиваясь в подобие огромной гусеницы.

Вылезшее из стены странное существо, полностью игнорируя устремившиеся в него заклинания, молитвы и честную сталь, открыло глаза.

По всей поверхности тела.

Это вполне хватило для полной безоговорочной победы — все разумные, оставшиеся на ногах, начали трястись, закатывать глаза и падать на каменные плиты пола. Вынести взгляд, в котором гибли и рождались миры, гасли и зажигались звезды и летали тени существ, способных вздохом погасить галактики, не смог никто. Бессмертные падали как куклы, у которых ножницами обрезали поддерживающие их нити, без всяких признаков разума в глазах — полностью беззащитные.

Гусеница, чья кожа очень напоминала коричневую кору молодого деревца, начала деловито отращивать длинные корнеподобные руки, протягивая их к тем, кто сидел в камерах и был целью операции. Она знала их имена.

Более того, если бы кто-то ее спросил, она бы честно ответила, что понятия не имеет, зачем ей пришлось сюда тащить десяток оболтусов. Существ, способных противостоять взгляду Переяславы, высшая дриада не встречала уже много лет.

Сегодня это изменилось.

Короткий, почти ленивый взмах руки едва видимого в полутьме силуэта, и протянувшиеся к Бессам отростки опадают на пол. Спустя пару мгновений слышится женский голос, полный удивления, надежды и замешательства:

— Соломон?!

— Нет, — вышедший под свет коротенький толстенький человечек разводит руки в извиняющемся жесте. Его потертая кожаная одежда забрызгана чем-то темным и очень вонючим.

Существо-гусеница не тратит время на ответ или демонстрацию эмоций, вместо этого она исторгает из себя несколько десятков корней с острыми концами, которые устремляются к человечку. Большую часть он поражает на подлете конусом черно-зеленого дыма, вырывающегося из сложенных вместе в странном жесте рук, но не все — четыре отростка протыкают тело, пришпиливая его к стене. Два в груди, два в районе живота.

Тело обессилено повисает на корнях.

— Жаль, — констатирует гусеница все тем же молодым женским голосом.

— Разве что тебя, дурында.

Это произносит новый участник сцены — висящий под потолком черный гримуар, с чьих страниц что-то капает прямо на «спину» гусеницы. Та реагирует моментально, выпуская с десяток совсем тонких подвижных корешков-щупалец, которые одновременно захлопывают книгу, связывая покрепче, и пытаются ее проткнуть. Последнее не удается — живые острия скользят по черному материалу обложки.

— А вот я к Соломону имею отношение, — бубнит спеленутая книга. Многочисленные глаза дриады-гусеницы, извивающейся на полу, вспыхивают с новой силой.

Уточнить или отреагировать дриада не успевает — в нее бьют черные лучи поднявшего руки бессмертного, казалось бы, надежно убитого аж целых двадцать секунд назад. Там, где эти лучи касаются древесной плоти — та моментально иссыхает и начинает осыпаться пылью. Дриада судорожно изгибает свое огромное тело и умудряется резко отодвинуться от гибельных лучей, одновременно стреляя крупными острыми семечками в висящее на стене тело. Кровь из бессмертного с дурацким именем Умный Еж начинает брызгать вместе с стремительно вырывающимися из ран зелеными побегами. Тело судорожно дергается, выделывая руками и ногами кренделя.

Тоже самое начинает происходить с дриадой — веретенообразное тело изгибается в конвульсии, на нем с треском появляются трещины, из которых идёт густой бурый дым.

Тела корчатся в агонии, а зловещая книга, о чем-то зловеще похихикивая, нелепо подпрыгивает на полу, явно стараясь разломать спутавшие ее корни.

Это действо длится долгий десяток секунд, после чего каждый из участников демонстрирует, что списывать его со счетов — рано.