Слова Аниция стали последней каплей. Короткий хук свалил Аниция на пол, я выхватил гладиус и приставил острое лезвие к шее гладиатора.

– Еще раз перебьешь меня, и я не посмотрю на твои былые заслуги, галл! – прошипел я, обводя взглядом присутствующих на совете. – Не потерплю самоуверенности, и если вы не вытащите ее из себя, за вас это сделаю я! Возражения? – я кивнул на выход. – Проваливайте, я никого не держу!

Разгром Скрофы под Брундизием и оставление флотилии Лукулла в дураках дали повод гладиаторам рассуждать о своем превосходстве над римлянами на всех фронтах. Самоуверенность играла с гладиаторами злую шутку. Они не боялись своего врага и утратили способность мыслить трезво. Это было той непростительной ошибкой, за которую мы все могли поплатиться очень дорогой ценой. С гладиаторов следовало сбить спесь, ведь римляне отнюдь не были мальчиками для битья. Уверенность ни в коем случае не должна была переходить в самоуверенность. Теми силами, что есть, мы не справимся с римлянами. Полководцам стоило принять этот факт и намотать себе на ус.

Никто не сдвинулся с места. Я нехотя убрал гладиус, помог ошарашенному Аницию подняться. Галла шатало после пропущенного удара, но алкоголь из его головы разом улетучился. Полководец был подавлен и испуган.

– Когда римляне подведут к лагерю войска, как ветром сдует италиков, исчезнут каннские торговцы! Это надо объяснять? Или догадаетесь сами? Кто тогда скажет, сколько времени мы проведем за стенами лагеря, не высовывая носа? – ударение пришлось на последнее слово. – Наших сил едва ли хватит для полноценной обороны лагеря! А маневр? Тактика? Кто прикроет нас, если понадобится совершить вылазку за стену, прорвать оцепление?

Ответов на мои вопросы не было ни у Аниция, ни у остальных. Споры закончились, военачальники слушали меня внимательно. Я продолжал. Слова приходилось подбирать, поэтому между предложениями я делал паузы.

– Римляне утонут в крови у стен нашего с вами лагеря! Сколько их умрет здесь? Десять тысяч, двадцать тысяч? – при озвученной мной цифре полководцы гордо задрали подбородки, но я поспешил остудить их пыл. – Что делать с остальными? Аниций? Тирн?

– Не знаю, Спартак, – ответил Аниций.

Тирн промолчал.

– Я тоже не знаю, – заверил я. – Не затем мы громили Красса и ускользнули из-под носа Лукулла, чтобы теперь бездарно проиграть свою войну в устье Ауфида? Я хочу выиграть в этой войне! И скажите мне, я похож на идиота? Рут?

Я уставился на гопломаха. Рут покачал головой.

– Едва ли, Спартак, на идиота ты не похож, – ответил он.

– Так не выставляйте меня идиотом, который не понимает, что происходит! – взревел я. – Я не хуже вашего понимаю, к чему приведет появление в лагере неумех! Но если вы наконец дадите мне высказаться, то поймете, почему я так уверен в своих словах! – слова, все это время сидевшие глубоко внутри меня, дались с трудом.

Первым пришел в себя Тирн.

– Ты прав, каннские шлюхи и вино вскружили нам голову! – прошептал он.

– Хорошо, что ты это понимаешь! – Я спрятал лицо в ладонях, сосредоточился. – Повторюсь, нас слишком мало, римлянам нечего противопоставить, вот то главное, что я хочу вам донести. Красса и Лукулла не остановят наши стены, а мы не сдержим их легионы, если будем сидеть сложа руки.

– Что исправит появление невольников с латифундий? – недоверчиво спросил Рут.

– Дай мне карту, – попросил я.

Гопломах развернул на столе карту полуострова, я подозвал гладиаторов. Широкие апулийские просторы с севера омывались водами Адриатического моря, на востоке граничили с Калабрией, на юге с Луканией, а на западе с Самнием, Кампанией и Умбрией. Регион славился громадного размера пастбищами для выпаса скота и землями, на которых выращивали лучший на Апеннинах хлеб. Апулию издревле населяли мессапы, педикулы и певцеты, народы, долгое время сопротивляющиеся романизации, помнящие римскую несправедливость. Именно эти италийские племена помогали нам противостоять Республике, на их землях возникли первые латифундии в Апулии. На карте, лежавшей на столе, латифундии были обведены линиями. Я провел несколько часов, чтобы рассчитать примерные расстояния, разделяющие наш лагерь и виллы латифундистов, но время не было потрачено попусту, это стоило того. Мой палец остановился на точке, неподалеку от Канн и устья реки, в том месте, где мы остановились лагерем.

– Наш лагерь, – кивнул Рут, озадаченно растирая испарину, выступившую на лбу.