– Ругали моего брата? За что?

– Стас заставил их садиться в Смоленске. Летчики отказывались это делать. – Выдержав паузу, Мышкевич добавил: – Якобы. Это все домыслы. Теперь уже никто не узнает, в чем там было дело, сколько ни расшифровывай записи. Хотя возня с ними действует мне на нервы.

– Мне тоже, – сказал Корчиньский. – Поэтому я попрошу разобраться с этим пана Шеремета.

Упоминание Анджея Шеремета, занимающего пост генерального прокурора Польши, вызвало невеселый смешок Мышкевича.

– Бесполезно, – сказал он. – Генеральный прокурор уже выступил на специальной пресс-конференции и попрекнул коллег за то, что исследование черных ящиков затягивается на неопределенно долгое время. При этом он подчеркнул, что не видит причин для недоверия российской стороне.

– И что?

– Этим он фактически сообщил о своем нейтралитете. Пан Шеремет не намерен выдвигать какие-либо обвинения против русских.

– Еще один пособник Кремля, – с ненавистью процедил Корчиньский.

– Все они получат свое, – успокоил его Мышкевич. – Как только ты займешь место брата.

– Но каким образом? У меня нет ни одного козыря на руках. Ты же знаешь, что мои противники разыгрывают карту сближения с Москвой. Что я могу им противопоставить? Ругань пилотов перед катастрофой? Вот если бы они проклинали не Стаса, а русского диспетчера…

– Будь он неладен, – поддержал босса Мышкевич, – этот проклятый самолет вместе с его черными ящиками.

Можно было сколько угодно распространяться на печальную тему, но проку в этом было мало, и, резко оборвав собеседника, Корчиньский распрощался с ним, чтобы наконец поработать над предвыборной программой и речами. Готовые документы представляли собой лишь разрозненные наброски, не объединенные общей линией. Мирослав Корчиньский понятия не имел, какие лозунги бросать в толпы избирателей. Чем пронять поляков, чтобы они поддержали антироссийский курс братьев Корчиньских? Где взять ту волшебную дудочку, с помощью которой можно повести электорат за собой? Какую мелодию наигрывать на ней? Катынских мотивов катастрофически мало, и они уже не так ласкают слух, как прежде. Тогда каким должен быть новый политический шлягер?

Занятый этими размышлениями, Корчиньский не сразу отреагировал на призывные звонки телефонного аппарата на приставном столике. Всего там было установлено пять телефонов правительственной связи. Они оставались в кабинете и после смещения Корчиньского с поста премьер-министра, поскольку его брат являлся президентом и время от времени наведывался в гости к матери. Но уже давно ни один из этих телефонов не подавал признаков жизни. Снять или не снять трубку?

Поколебавшись, Корчиньский решил ответить.

– Алло, – настороженно произнес он в трубку.

– Хелло, Яри, – послышалось в ответ. – Ты как?

Это был голос Михаила Шахашвили, в совершенстве владевшего английским языком. Мирослав Корчиньский говорил по-английски с чудовищным акцентом, но его словарный запас был обширен и пополнялся при каждом удобном случае.

– Я в порядке, – ответил он.

– Уделишь мне несколько минут?

– Конечно, – сказал Корчиньский, сердце которого вдруг забилось быстрее в предвкушении какого-то радостного известия.