Куря, перевел дух, помолчал немного, и продолжил.

— Половца нельзя летом «взять» в сухой степи. Но зато посреди зимы он был беззащитен, бери его голыми руками. Не могли зимой кочевники уйти далеко от своих вежей. Вот князь Мономах по вежам и нанес удар весной, разгромив их вчистую.

— Умнейший был мужик, я смотрю, дальновидный, — восхищенно заметил Забубенный, — нестоящий стратег. А что дальше было с Мономахом?

— А дальше, — без запинки ответил Куря, — разобравшись с кочевниками на границах, он прошел по глубоким кочевьям половцев-лукоморцев, что обретались у Азовского моря и беспокоили набегами судоходный путь по Днепру.

Неожиданно вспомнив сказку Пушкина, про кота-ученого, что ходит по цепи кругом, Григорий, который слышал несколько версий про таинственное Лукоморье, уточнил:

— Слушай, брат, а Лукоморье это там, что ли?

— Ну да, а ты что не знал? — удивился в очередной раз Куря, но не сильно, и продолжал, — А на следующий год князь совершил мощнейший поход на Дон, туда, где половцы начали уже строить свои первые глинобитные городишки, пытаясь поглубже врыться в землю. Но у них опять не получилось. Половцы такой народ, за что не возьмутся, ничего не получается. Только скакать умеют. Вот князь Мономах во встречном бою разбил все их конные рати. Да так разбил, что они уж больше нам не опасны стали.

— Нанес, так сказать, контрудар в самое сердце, — вставил слово Григорий, которому не терпелось поддержать разговор.

— Ну да. Вот с тех самых пор угроза половецких набегов пропала. А потом и вообще все перемешалось. Как воевать перестали, — дружить начали. Торговля пошла, переженились все. Болтать по ихнему многие стали, да у нас словеса новые объявились, — кушак, халат, башмак, штаны, каравай, собака…И князья наши, почитай теперь все наполовину половцы.

— Да, слыхал, — вдруг вспомнил Забубенный, и пробормотал себе под нос озадаченно, — ведь и мать князя Александра Невского тоже была половчанкой.

Куря, ничего не сказал на это, видно, глубоко задумался о чем-то, погрузившись в хмельные мысли. Солнце, меж тем, уже почти зашло за горизонт. Темнело быстро, как и положено на юге. Потому, увидав в предзакатных лучах починок у дороги, состоявший из полудюжины домов, начальник купеческой охраны велел на ночлег становится на поляне, рядом с починком. Чтобы до людей недалеко было. Ибо, купцы в ставшие просто в чистом поле привлекали взоры лишние. А так понятно, — торговать приехали.

Остановились быстро. Возы кругом поставили, как полагается, чтоб оборону держать легче было в случае непредвиденном. Пяток шалашей соорудили, хотя дождя и не ожидалось. Расставили охрану.

В починок Путята ратников послал, познакомиться, о себе рассказать, кто такие, откудова. Чтоб не пужались сильно прибывших людей. Пока расставлялись, да костерок мастрячили, воротились ратники-переговорщики. Оказалось, что пугаться людей пришлых здесь особенно некому. На весь починок один дед старый живет, остальные людишки куда-то поразъехались. Дома стоят пустые, хотя имущество в них кое-где имеется.

— Видать, не давно утекли отсюда мастные жители, — проговорил задумчиво Путята, сложив руки в замок, — Да сильно торопились. Коли не все добро с собой прихватили.

— Может, нас испужались, — выдал предположение Данила, — заприметили издалека, да приняли за разбойничков. Вот и подались в леса. Может, к утру воротятся.

— Может, воротятся, — согласился воевода черниговский, — а, может, и нет. Разумею я, что не нас они испужались. Сердце вещует, что пострашнее в здешних местах людишки имеются. А нас издалека, скорее, за купцов принять можно, чем за душегубов. Те то с обозами на ночь глядя по дорогам не шляются. А наоборот, будет. В лесочке сидят, дожидаются, пока купчина с мошной тугой проедет.

— Это верно, — вставил словечко Кузьма, — мы с Еремеем всю дорогу позади обоза ехали, да ничего такого не приметили. Никто на нас не напал, знать не имеется тут разбойничков. А в здешнем починке дюжина дворов, отбиться всегда можно. Видно все ж не лихих людей испужались, а чего пострашнее.

— Может оно и так, — рассудил Путята, — ну, да на покой пора. Завтра еще день будет. Может чего прояснится.

Григорий смотрел на огонь, и помалкивал, размышляя нетрезвым мозгом с суете всего земного. Сидели черниговцы у костра, вокруг которого быстро сгущался ночной сумрак. Путята, Еремей с Кузьмой, Данила, да Куря с «братом»-купцом. Младые ратники, что «дедами» местными подряжались на работы, уже готовили походную еду. Опять мясо, неизвестное видом Забубенному, на вертеле жарилось, распространяя вокруг чудесные ароматы. Так, за философскими рассуждениями о том, воротятся ли местные на утро или нет, все скоро и поспело.

Честно говоря, Григорий любил мясо, но от жесткой местной пищи, которую приходилось потреблять постоянно, у уже него начинались проблемы со стулом. Ведь никакого салата с мелко порубленными огурчиками и помидорчиками, сдобренными специями или сметаной с майонезом, не предвиделось. А тем более суши, креветок, омаров или крабовых палочек. В лучшем случае полагался местный экологически чистый, но жесткий от длительного хранения, хлеб. Насчет местной рыбы Забубенный ничего сказать пока не мог. В реках ее, видимо, было видимо-невидимо. Но вот отведать какого-нибудь стандартного осетра, который здесь должен был идти на одном уровне с селедкой будущего, пока не удалось. Хотя бы овощами напитаться. Нет, что-то похожее на огурцы он уже однажды видел в Чернигове, но походный рацион их почему-то не включал. А уж про манную кашу утром Григорий и не вспоминал уже. Рад был бы по уши, если даже удалось бы откуда-нибудь взять «БИЧ-пакет» с китайской вермишелью и разбавить его в стакане горячей водой. Вот был бы пир.