Макмиллан удовлетворенно кивнул:
— И что вы почувствовали, инспектор?
— Мне было приятно. Необычно. Я всегда относился к этому как к чему-то само собой разумеющемуся…
— Никогда ни к чему не относитесь как к чему-то само собой разумеющемуся, — сказал Макмиллан.
Он понемногу успокаивался. Было заметно, что он борется со снотворным в крови, борется за право разозлиться, за право… прийти в бешенство.
— Я спросил его про Лиз, — сказал он. — И Грегор ответил, что она как всегда, но я не поверил. Я уверен, что их брак на грани развала. Они не-сов-мес-тимы. У нас с женой было то же самое… — Его голос замер. Он проглотил слюну, снова положил ладони на колени, уставился на них. — Лиз была не из «стаи». Ему нужно было жениться на Гаук, но его опередил Киннаул. — Он поднял глаза. — Вот кому нужно лечиться. Если бы Гаук знала, что ее ждет, она бы его отправила к психиатру. Все эти сыгранные им роли… они явно на него повлияли, верно? Я скажу об этом Гаук, когда увижу ее в следующий раз. Я что-то давно ее не видел…
Ребус переступил с ноги на ногу.
— А Разорёха еще что-нибудь рассказывал, Мэкки? Что у него головные боли, что он куда-то собирается ехать, почему наконец приехал сюда?
Макмиллан отрицательно покачал головой. Потом хихикнул:
— «Головные» вы сказали?
— О чем?
— Он хотел узнать, что я сделал с ее головой.
Ребус сглотнул слюну. Форстер облизывал губы.
— И что вы ему сказали, Мэкки?
— Правду. Сказал, что не помню. — Он поднял ладони и соединил их, словно в молитве, поднес кончики пальцев к губам. Потом закрыл глаза. Когда он заговорил, его глаза оставались закрытыми. — Это правда про Сьюи?
— Что про Сьюи, Мэкки?
— Что он эмигрировал и, вероятно, не вернется?
— Это вам Джек сказал?
Макмиллан кивнул, открыл глаза и посмотрел на Ребуса:
— Он сказал, что Сьюи, наверное, уже не вернется…