К этому времени Ребус уже припарковал свою машину чуть дальше по дороге. С одной ее стороны стояли в ряд несколько домов, ни один не выделялся ни архитектурой, ни размерами. Примечательны были разве что высокие ограды, надежно отделявшие их от мира, длинные подъездные дорожки и обширные (несомненно) сады сзади. По другую сторону дороги лежали пастбища. Задумчивые коровы и толстые на вид овцы. Несколько крупных ягнят, у которых еще только ломался голос. Милях в трех от дороги высились крутые холмы. Все было очень мило. Даже у троглодита Ребуса потеплело на сердце.
Может быть, именно по этой причине от вида репортеров во рту у Ребуса остался особенно неприятный привкус. Ребус стоял у них за спиной и наблюдал. Дом был из темного камня и казался издалека красноватым. Двухэтажный, построен, вероятно, в начале 1900-х. Сбоку к дому примыкал большой гараж, а перед фасадом, в конце подъездной дорожки стоял белый «Сааб-9000». Надежный и выносливый, не дешевый, но и не выпендрежный. Солидный автомобиль для солидного человека.
Молодой человек лет тридцати с небольшим, презрительно ухмыляясь, открыл калитку ровно настолько, чтобы совсем юная женщина лет двадцати (старавшаяся выглядеть лет на десять старше), смогла бы просунуть репортерам серебряный поднос. Громче, чем это требовалось, она сказала:
— Грегор подумал, что вы, наверное, хотите чаю. Чашек, кажется, маловато, так что придется вам делиться. В коробочке печенье. Имбирного, к сожалению, нет. Кончилось.
Ее слова были встречены улыбками, благодарными кивками. Но тут же репортеры забросали ее вопросами:
— Есть у нас шанс увидеть мистера Джека?
— Можно ли ждать от него заявления?
— Как он это воспринял?
— А он дома?
— Может, все же он скажет что-нибудь?
— Иэн, он намерен что-нибудь сказать?
Последний вопрос был обращен ухмылявшемуся молодому человеку, который теперь поднял руку, призывая всех к тишине. Невозмутимо дождавшись, когда все умолкнут, он изрек:
— Без комментариев.
Он уже начал закрывать калитку, когда Ребус протиснулся сквозь добродушно настроенную толпу и оказался лицом к лицу с мистером Ухмылкой.
— Я инспектор полиции Ребус, — сказал он. — Могу я поговорить с мистером Джеком?
Мистер Ухмылка и мисс Чайный Поднос продолжали смотреть на него подозрительно даже после того, как изучили его удостоверение. И то сказать: он лично знал репортеров, которые шли на любые уловки, чтобы добиться своего, в том числе при помощи фальшивых документов. Но в конечном счете последовал короткий кивок, калитка снова открылась — ровно настолько, чтобы он мог протиснуться внутрь, — а потом снова закрылась, и замок защелкнулся. Но Ребус уже был внутри.
Внезапно он подумал: «Какого черта я делаю?» И честно ответил себе: «Понятия не имею». Что-то в сцене у калитки вызвало у него желание попасть на другую сторону. Вот он и попал. Его провели по усыпанной гравием дорожке к большому автомобилю, к большому дому и гаражу. Его вели к члену парламента Грегору Джеку, с которым он, судя по всему, хотел поговорить.
Не самое удачное начало разговора, верно? Уотсон не раз его предостерегал, чтобы он не шел на поводу у своей… своего… врожденного недостатка, что ли? Вечная его потребность находиться в центре событий, во все влезать, все выяснять самому, а не полагаться на чье-то мнение, не важно чье.