– Я хочу спросить у вас по поводу одной из сотрудниц – Ангелины Булановой.

– Ах эта! – Семеныч облегченно вздохнул. – Что я могу сказать о Геле, да собственно ничего хорошего. Бухала по-черному. А у нее двое детей знаете… Я только из-за этого ее, и держал на работе. А потом ее дочь подросла и помогала ей, если она в запое. Бухала, водила домой мужиков, дети все это видели, в общем, ужас, врагу не пожелаешь. Алкашка, есть алкашка.

– Меня еще интересует такой вопрос. У Ангелины были ключи от чердака, от дома, где она проживала с детьми?

– Вы знаете, я бы не доверил ей хранение ключей. Поэтому ключей у нее не было. Но ключи несколько раз брала ее дочь Ольга, я хорошо это помню. Она убиралась в подъезде за мать, ей уже было четырнадцать, ну это так на всякий случай, чтобы ко мне не было вопросов.

– Еще вопрос. Вы знали о происхождении комнатки потайной, которая находится на чердаке?

– Какой комнаты? – переспросил удивленно Семеныч.

– На чердаке есть небольшая и совсем неприметная комната, в ней есть лежанка и даже книжный шкаф.

– Ну, ничего себе! – воскликнул Семеныч. – Приезжает, значит, следователь из Москвы и рассказывает мне, что в доме, где я с детства по чердакам лазил, существует потайная комната. Нет, я об этом не знал и не знаю. Никакой потайной комнаты, коморки, шалаша или как там она еще называется – не было и не может быть. Я могу допустить мысль, что возможно осталось от немцев. Дом старый. Мы когда ремонт в подъезде делали, выпал один кирпич, а на нем написано: «смена четырнадцать, год одна тысяча девятисот сорок второй». Так что представьте, сколько этому дому лет. Зато как строили! Дом стоит – не шелохнется. А сейчас, как строят…Карточный дом и то крепче.

– Я вас понял. А из ваших сотрудников может кто-нибудь видел или слышал о комнате?

– Если бы слышал, то я бы первый узнал. Без меня тут муха не проскочит. Но вы можете сами спросить у них. Слесари сейчас все у себя на перерыве смотрят телевизор.

– Да, я бы хотел переговорить с ними.

И двое мужчин вышли из кабинета и направились вдоль длинного коридора, по скрипучему полу в комнату, где обедали слесари и другие сотрудники ЖЭКа. Соболь провел допрос каждого, но никто не мог ответить толком, что эта за комната. Только один из мужчин в оранжевой фуфайке предложил идею, что эту комнату могла смастерить Ольга Буланова, чтобы прятаться от брата-наркомана и матери-алкоголички.

После того, как Соболь провел допрос, на прощанье он всем сказал:

– Стыдно мужики. Вы все знали горе девочки, все знали, в каких условиях она живет, и никто ей не протянул руку помощи. Она сама выживала в страшных условиях.

– А что мы могли сделать, – произнес один из слесарей и откусил горбушку батона. У нас у самих семьи, дети. Своя рубаха – ближе к телу.

– Всего доброго! – попрощался Соболь и вышел из кабинета. Соболь не мог понять, почему никто не обратился в органы опеки, возможно Ольге было лучше жить в приюте, чем с родной матерью.

Дом, в котором жил отец Ольги, действительно находился недалеко от хлебокомбината. Это был кирпичный дом, огороженный высоким забором. Когда Соболь подошел к калитке, то громко залаяла собака. Но после послышался голос хозяина.

– Фу! Брен, фу!

Калитка открылась, и перед следователем показался седоволосый мужчина, на вид шестидесяти лет, чем-то похожий на Ольгу. У него были такие же большие глаза, ровный нос.

– Здравствуйте! Я следователь Михаил Соболь, – проговорил он и показал свое красненькое удостоверение. Он быстро его показал и снова спрятал в карман кожаной куртки.