– Как вы сказали? – вскинулась дочь грозного кригскомиссара в отставке, члена Военного Совета империи. – Акула капитализма?
– Ну да. Именно так.
– Надо же, – покачала головой девушка. – Кто бы мог подумать! Никогда бы не поверила, если бы не слышала этого сама! Наш идеалист и реформатор, как оказалось, знаком с романами мистера Теккерея! Признаюсь, меня тоже восхитила уместность этого нового, им изобретенного термина… У нас с вами, милый Герман, много больше общего, чем мне прежде казалось! И я несказанно этому рада. Было бы печально волею родителя выйти замуж за недалекого, ограниченного крючкотвора и интригана!
Мать моя женщина! Это она была такого обо мне мнения? Ничего же себе! Я ее романтичной дурой считал, а она меня тупым чинушей?! Да еще и интриганом в придачу. Вот, блин, и поговорили.
А при чем тут какой-то мистер Теккерей, я тогда и вовсе не понял. Так-то имя вроде знакомое, где-то что-то слышал. Но что этот американец наваял, чем знаменит – понятия не имел. И словечко это – «капитализм» – прежде считал изобретением герра Маркса. Блеснуть хотел удачным словосочетанием, а оно вон как вышло…
Благо продолжения темы не последовало. Надежда разложила реквизированные в кабинете бумаги поверх одеяла, уселась рядом и стала с пристрастием меня допрашивать. Это что и какова моя там доля. И где документ, который это мог бы подтвердить? Сколько у меня этого, сколько того и как часто распределяется прибыль? Дотошной дамочка оказалась. Я уже и сомневаться стал – такой ли уж ее отец датчанин, как утверждает, и настолько ли ее мать обрусела, как это принято считать?!
Я рассказывал и объяснял. Мне и самому оказалось полезным напрячь память и припомнить различные нюансы договоров с различными людьми. Девушка хихикала над моими, надеюсь, действительно смешными эпитетами моим деловым партнерам, но что-то там себе помечать в блокноте не забывала.
Потом в спальню робко прокрался Миша с известием, что прибыл господин Цибульский и просит его превосходительство уделить ему время. Велел переставить стулья и звать золотопромышленника. Знаете, как забавно было наблюдать осторожничающего в присутствии незнакомой девушки богача! Какие выверты Великого и Могучего звучали из его уст в попытке завуалировать сведения, о которых черным по белому было написано в лежащих на коленях Наденьки бумагах! Я наслаждался! Имел же я право на маленькую месть людям, бросившим одинокого раненого ради пышных церемоний встречи нового западносибирского наместника!
– Вот и думаю ныне, ваше превосходительство, куда же мне теперича людишек-то отправлять? Вроде и деньги на розыск есть, и горы Алтайские куда доступнее стали, а решиться не могу.
– Ну по Пуште пусть поищут, – с показным равнодушием выговорил я. – Речка такая есть. Кажется, в Лебядь впадает… И по Ямань-Садре еще. Это там же.
– На чертеже показать не изволите ли? – засуетился достать из внутреннего кармана кафтана карту, тем не менее не забывая искоса поглядывать на Мишу с Надей, Захарий Федорович.
– Извольте, – легко согласился я. – Вот здесь. Прииск Царе-Александровский видите? А вот здесь – ищите!
– Вот так просто? – вскричал золотопромышленник.
– Ну да, – вынужден был согласиться я. – А чего тут такого? Будто бы…
– Мы с Михаилом… – начала мадемуазель Якобсон и взглянула не без гордости за такого удивительного меня, конечно, на секретаря.
– Михайлович, – словно зачарованный, подсказал Карбышев.
– С Михаилом Михайловичем посетим вас, господин Цибульский, дабы оформить участие в новых приисках. Условия, надо полагать, те же?
– Да, конечно, – выпучив глаза, тряхнул тот бакенбардами.
– Значит, как и прежде, тринадцать процентов, – вбила последний гвоздь Наденька. – Отлично! Вы отправите изыскателей этим же летом?
Гости ушли сговариваться, когда именно следует встретиться для оформления бумаг, в гостиную. Потом Надежда Ивановна, решившая не откладывать ревизии собственности будущего мужа на потом, с Карбышевым уехала к Гинтару. А я остался размышлять о том, какой же все-таки вышел сегодня удивительный, полный приятных неожиданностей день! И пусть в мою жизнь вторглась эта странная романтично-прагматичная девушка, я все равно считал, что все теперь у меня будет хорошо.