И руки что-то обнимали, мягкое, мохнатое, будто кошку или игрушку.
Эмма сама не замечала, как шевелит руками, словно делала это всю ночь, её пальцы перебирали мягкие волосы… Глера.
Эмма распахнула глаза.
Глер и правда был тут, сидел на полу, привалившись к софе. Он крепко спал, уткнувшись лбом в её живот, а она, видимо, всю ночь прижимала его ближе к себе. Рука Глера обнимала её согнутые колени, он вполоборота к софе, спиной к Эмме, и она не могла разобрать, спит он ещё или уже проснулся. Не хотела его будить, не хотела давать ему повод вторым узнать об их компрометирующей ночи.
Эмма просто прикрыла глаза и, борясь с жаждой и тошнотой, ждала. Теперь ей было видно сквозь полуопущенные ресницы, что он мерно дышит, а ещё иногда шевелит головой вслед за её рукой. Эмма продолжала гладить его волосы. Она убеждала себя, что будет делать вид, будто ещё спит и всё это случайность. Она находила себе оправдание, потому что ей казалось… только казалось, что всё происходящее с ними невинный пьяный пустяк. И её рука в его волосах, его рука на её коленях – только часть этого пустяка, как сцены шутливого спектакля.
Эмма не дышала.
Эмма слышала собственное сердце, тяжело стучащее в груди.
Порой Эмме казалось, что рядом с Глером её стал гораздо меньше посещать этот воображаемый