Я и на самом деле не пробовал. По крайней мере после того, как отрубился на том горячем тротуаре. Я даже еще не показывал ее Кэти. Она взяла ее, раскрыла наугад и прищурилась, всматриваясь в страницу.
– Она вся смазана, – сказала она. – Это…
Я вытащил книгу из ее рук и посмотрел сам. Страница заканчивалась строчками, слившимися в одно пятно, точно как прежде. Неожиданно я понял, что ни разу не входил в ускорение с тех пор, как.., как покинул дом Элли на краю Тракки. Тогда я попробовал отщелкать несколько алеф-нулей, но чувство того, как это делается, покинуло меня.
Машина резко повернула на проселок между двумя холмами мусора.
– Вот этого не надо! – , резко воскликнул Франкс. – Поворачивай назад.
– Он не ведет, – объяснила Кэш. – Это говорящая машина.
Феликс пронзительно хрюкнул и дернул ручку дверцы. Она отломилась и осталась у него в руке. Дорога была извилистой, изрытой колеями, но машина пошла быстрее, чем до этого. Ее раскачивало, как лодку в море, лучи фар плясали, как сумасшедшие, по горам мусора.
Холодильник. Матрац с торчащими пружинами. Гниющий цукини.
Я придавил педаль тормоза. Она провалилась до пола, словно под ней ничего не было. Баранка вращалась бессмысленно, как колесо фортуны. Тут радио со щелчком замолкло, и в неожиданно наступившей тишине машина сказала:
– БОГ ЕГО ЗНАЕТ.
Франкс завизжал.
Я развернулся на своем сиденье и схватил его за плечо.
– Скажи мне, что ты знаешь, – сказал я, встряхивая его.
– Я забыл, – забормотал он. – Я не хотел запоминать. Итак, ты все-таки поймал меня, ты и твоя телега, точно, как говорилось в книге. Я и думать не хотел об этом, а теперь это в самом деле происходит. О нет! Я не хочу покидать Саймион! Я не хочу уходить!
Его глаза начали стекленеть, а в уголках рта появилась пена. Я снова встряхнул его, но на этот раз потише.
– Уходить куда, Фрэнке?
Он заговорил медленно, со страданием в голосе:
– В свет. Через рубеж и в свет. Я тогда не сказал тебе правды, почему я был печален.
Я припомнил его поведение на леднике, вещи, которые он говорил в туннеле по пути к алеф-одному.
– Ты сказал тогда, что печален потому, что не смог остаться в белом свете. А теперь?