— Перемены, — вымолвил наконец Нанги, — часто бывают к лучшему, если им предшествовало серьезное раздумье.

— Я думала достаточно.

Нанги удовлетворенно кивнул головой.

— А Вы обсуждали это с мужем?

Жюстина вздохнула про себя. Печаль царапнула ее сердце.

— Мы с Николасом последнее время не очень-то разговариваем.

Нанги резко повернул голову в ее сторону и уставился на нее своим здоровым глазом. Человек западной культуры в такой ситуации спросил бы, а что, собственно, у них стряслось? Нанги сказал:

— Я и сам не имел возможности по-настоящему поговорить с ним. Он стал... немного другим. Врачи...

Тут Жюстина вздохнула уже вслух:

— В этом случае врач не поможет. Он говорит, что Николас страдает от какого-то послеоперационного синдрома. Мне кажется, что он совершенно неверно оценивает ситуацию.

— А что Вы о ней думаете?

— Право, не знаю, — призналась она. — Во всяком случае, я не уверена. Но мне кажется, что вечно подавленное настроение Николаса проистекает из того, что он не может, как прежде, заниматься своими боевыми искусствами.

Нанги невольно затаил дыхание. Господи, подумал он, — спаси и сохрани. Было предчувствие надвигающейся большой беды. Вроде как сумерки сгущаются над ним и его близкими.

— Вы уверены в этом, миссис Линнер?

— Да, — твердо ответила Жюстина. — Я видела его в спортзале. У него ничего не получается.

— Вы имеете в виду, v него какие-то неудачи физического характера?

— Нет, не думаю, что физического.

Нанги, кажется, поверил ей на слово, и во взгляде его Жюстина увидела самую настоящую боль.

Она чуть было не спросила: «Что с Вами?» — но осеклась.

— Мне кажется, у нас с Вами возникло одно подозрение, — сказала она.