– Да-а, он волк, а волка не приручишь, – сказал Уидон Скотт.

– Кто его знает? – возразил Мэтт. – Может, в нем от собаки больше, чем от волка. Но в чем я уверен, с того меня уж не собьешь.

Погонщик замолчал и с таинственным видом кивнул в сторону Лосиной горы.

– Ну, не заставляйте себя просить, – резко проговорил Скотт, так и не дождавшись продолжения. – Выкладывайте, в чем дело.

Погонщик ткнул большим пальцем через плечо, показывая на Белого Клыка:

– Волк он или собака – это не важно, а только его пробовали приручить.

– Быть того не может!

– Я вам говорю – пробовали. Он и в упряжке ходил. Вы посмотрите поближе. У него стертые места на груди.

– Правильно, Мэтт! До того как попасть к Красавчику Смиту, он ходил в упряжке.

– А почему бы ему не походить в упряжке и у нас?

– А в самом деле! – воскликнул Скотт. Но появившаяся было надежда сейчас же угасла, и он сказал, покачивая головой: – Мы его держим уже две недели, а он, кажется, еще злее стал.

– Давайте спустим его с цепи – посмотрим, что получится, – предложил Мэтт.

Скотт недоверчиво взглянул на него.

– Да, да! – продолжал Мэтт. – Я знаю, что вы это уже пробовали, так попробуйте еще раз, только не забудьте взять палку.

– Хорошо, но теперь я поручу это вам.

Погонщик вооружился палкой и подошел к сидевшему на привязи Белому Клыку. Тот следил за палкой, как лев следит за бичом укротителя.

– Смотрите, как на палку уставился, – сказал Мэтт. – Это хороший признак. Значит, пес не так уж глуп. Не посмеет броситься на меня, пока я с палкой. Не бешеный же он, в конце концов.

Как только рука человека приблизилась к шее Белого Клыка, он ощетинился и с рычанием припал к земле. Не спуская глаз с руки Мэтта, он в то же время следил за палкой, занесенной над его головой. Мэтт быстро отстегнул цепь с ошейника и шагнул назад.

Белому Клыку не верилось, что он очутился на свободе. Многие месяцы прошли с тех пор, как им завладел Красавчик Смит, и за все это время его спускали с цепи только для драк с собаками, а потом опять сажали на привязь.

Что ему было делать со своей свободой? А вдруг боги снова замыслили какую-нибудь дьявольскую штуку?