Васильчикова: Наше начальство уже некоторое время жалуется на необъяснимый гигантский расход туалетной бумаги. Никто не мог взять в толк, что происходит. Время военное, всякое может быть со здоровьем. Поначалу решили, что в министерстве что-то не в порядке с обедами и что сотрудники стали страдать какой-то новой формой массового поноса. Но шли недели, а туалетная бумага продолжала исчезать. Тогда руководство наконец сообразило, что бумагу берут вдесятеро больше, чем необходимо, то есть попросту воруют.

Ирина фон Фюрстернберг: Воруют! Всё-таки немцы тоже способны на воровство. И что же ваше начальство?

Васильчикова: Теперь издано распоряжение: все сотрудники обязаны являться в центральный раздаточный пункт, где им торжественно выдают ровно столько, сколько сочтено достаточным для их однодневных нужд.

Ирина фон Фюрстернберг: Какие всё-таки они мерзкие в своей расчётливости. Всё-то бы им взвесить и разложить по полочкам. Нет в них человечности. Скупые они душой.

Мария фон Фюрстернберг: Мама, прошу тебя, не нужно так…

Ирина фон Фюрстернберг: Да, да, конечно, нас обязательно кто-нибудь услышит. Но мы тут совсем одни, я впервые за долгое время почувствовала себя легко, ушёл куда-то страх перед всеслышащими ушами.

Васильчикова: Знаете, меня так радует, что простокваша продаётся без карточек. Когда мы питаемся дома, она составляет наше главное блюдо. Не знаю, как в вашем ведомстве, а нам позволена одна банка джема в месяц на человека. Когда мы получаем этот джем, мне сразу кажется, что наступили дни изобилия. К сожалению, джема, как и масла, хватает ненадолго. Ой, забыла похвастать: я подружилась с одним голландским молочником, который время от времени придерживает для меня бутылку молока, оставшуюся от запаса для «будущих матерей». К сожалению, ему скоро надо возвращаться в Голландию. Иногда я просто прихожу в отчаяние: каждый раз после работы приходится выстаивать очередь в продовольственном магазине, а получаешь какой-нибудь жалкий кусочек сыра толщиной в палец.

Больше ничего из разговоров не удалось записать.