— Его Коннектикут, — фыркнул доктор.

При виде хорошенького личика Беллилии и вспомнив, что все его страхи оказались смешными глупостями, Чарли снова испытал душевный подъем и с удовольствием громко высморкался. Беллилия заметила контраст его воскового лица с покрасневшими ноздрями и глазами.

— О, дорогой, что тебе наговорил доктор?

— Боюсь, что он заразился от меня насморком, — заметил доктор Мейерс. Чтобы придать достоверность своему извинению, он вытащил носовой платок и сделал вид, что тоже сморкается. — Пожалуй, мне лучше уехать до снегопада и сугробов.

— Я хочу знать, что вы сказали Чарли.

Посмотрев через плечо Беллилии на Чарли, доктор улыбнулся ему.

— Он сам сообщит вам хорошие новости.

— Хорошие новости? — раздался голос Бена, входившего в комнату. — Что за хорошие новости?

— Пусть Чарли вам все расскажет, — ответил доктор, пренебрежительно взглянув на Бена Чейни. После чего пожелал всем счастливого Нового года и ушел.

— Что это было? — потребовала ответа Беллилия.

— Теперь, когда все уже кончилось, — начал Чарли, — я могу тебе сказать: у него были некоторые подозрения…

— Что за подозрения?

— Очень глупые, сумасшедшие. Но он уже успел прийти в себя и обнаружил, что для его подозрений не было никаких оснований.

— А какие у него были подозрения?

Чарли пожал плечами:

— Не знаю, как это называется, но он попросил меня на всякий случай приготовиться к шоку. А сейчас признался, что все его страхи были беспочвенными.

Бен стоял рядом, расставив ноги и держа руки за спиной. Он не двигался, но в нем чувствовалось внутреннее напряжение: губы были крепко сжаты, а пристальный, изучающий взгляд был направлен на Чарли.

— Я так счастлива, мой дорогой.

— У нас все в порядке. Я выздоровел и готов вернуться к нормальной жизни. Послезавтра выхожу на работу.

Чарли оглянулся вокруг и увидел комнату такой, какой она стала после того, как они с Беллилией закончили переделку всего интерьера дома. Не было даже рождественских венков и ленточек, ничего, что напоминало бы ему о праздничных бедах и прочих пакостях. «Кресло любви» стояло на своем месте в эркере.