Его девочка, его единственный ребенок, его Тали лежала в белой льняной сорочке, едва доходившей до острых коленок, от вида которых останавливалось сердце. Как же все неправильно! Ей бы сейчас лежать в самом лучшем своем платье, том, что сшито загодя ко дню рождения, ни разу не примеренном из-за жестокой болезни, отнявшей все силы, которых и так было немного в этом хрупком, почти детском теле. С цветами, заплетенными в поредевшие косы. В атласных перчатках, которые скроют страшные некротические язвы на веточках-пальчиках. В обитом шелком гробу.

Барон смотрел на свою дочь. На ее изнуренное болезнью восковое лицо с тонким носом, бескровными губами и острыми скулами, обращенное туда, откуда, по мнению жрецов, на нас взирают боги. Боги, которым плевать на девочку, сгоревшую до срока, на него, потерявшего вначале жену, а после ребенка. Боги, которые остались глухи к его мольбам.

Все, решено: когда эта безумная затея, этот кошмарный ритуал, этот затянувшийся день закончатся, а они закончатся рано или поздно, ибо таков естественный ход жизни, барон вернется в свой кабинет, приставит кинжал к груди и рука его не дрогнет. Как же он устал! Устал от безумной погони за здоровьем жены, возле окоченевшего тела которой, прогнав всех, даже Тали, просидел истуканом двое суток, пока его насильно не вывели из спальни, дабы подготовить усопшую к погребению. Затем пришел черед дочери. Он устал от поиска лучших лекарей, бравших огромные деньги, но не дававших никаких гарантий и не приносивших ни малейшего облегчения двум страдающим женщинам. Какая же мука видеть растянутую во времени агонию любимых! Видеть и не иметь возможности помочь. Он устал. Смертельно устал. И хотел лишь одного: чтобы все это прекратилось раз и навсегда. Желательно сегодня.

Рядом с дочерью лежала другая девочка. Хотя нет, не девочка, скорее уж молодая женщина. Лицо ее казалось юным и нежным, а тело изящным и легким. Вот только эти легкость и нежность были обманчивы, скрывая невероятную волю к жизни. И то, как он обошелся с ней, не давало ему покоя. Честнее было бы прирезать девушку по-тихому или повесить. Раз уж сердце неожиданно дрогнуло, и он решил проявить милосердие и не сдавать белоярскую шпионку тайной канцелярии. Да только шпионка ли она? Сколько часов провел он, наблюдая за действиями Шунта, тупого до крайности, но умелого палача, знавшего свою работу и, в отличие от большинства представителей этой братии, не имевшего садистских замашек, за что и ценил его барон. Девчонка терпела. Сжимала зубы, плевалась кровью, но терпела. А если и кричала, то только единственное: «Я не знаю! Не знаю!» И настолько правдоподобны были крики, что он им верил.

Видят боги, он не хотел для нее такого финала. Она непроизвольно внушала уважение своей стойкостью. А еще страх. Барона пугало, что женщина может быть насколько сильной. Нет, не заслужила она подобной участи, но это не его вина. Это все Виллем со своими безумными затеями. Сам барон давно смирился с потерей и готов был отправиться следом за дочерью. Но Виллем… Виллем уговаривал, требовал, угрожал. И барон сдался. Может, Виллем прав и надежда есть? Скоро все решится. Сегодня. Сейчас.

– Господа, вы готовы? Я могу начинать? – прервал горькие мысли барона пришлый некромант.

Он не был стариком, как со свойственной юности прямолинейностью охарактеризовал его Виллем. Ненамного старше барона, а тот не считал себя старым. Рука его крепка, глаз зорок, зубы на месте. А что седина разлилась в волосах, так то от пережитых бед. Богатое облачение некроманта свидетельствовало о том, что он не бедствует, следовательно, спрос на его услуги велик и опыт имеется немалый. Он был собран, серьезен и деловит. И это внушало доверие. Дарило надежду.

Барон кивнул. Виллем последовал его примеру. Юноша заметно нервничал. Не меньше, а то и больше барона переживая за исход ритуала переселения душ.

– Тогда отойдите к двери и не мешайте. Что бы ни случилось, не пытайтесь войти в круг. – Маг рукой указал на отмеченную мелом и истекающими воском свечами окружность, опоясывающую стол. – Из часовни до конца ритуала не выходить! Внутрь никого не впускать! Иначе за результат не ручаюсь. Вам все ясно?

Мужчины снова кивнули, принимая условия некроманта. Ответить иным способом они не могли. Голос отказал им.

Маг взял в руки уголь и принялся наносить на лица, руки и ноги девушек неведомые письмена. Потом, напевая заклинания на неизвестном языке, завис с ножом над белоярской шпионкой. Провел лезвием по фиолетовым от гематом запястьям, оставляя тонкие росчерки, вмиг налившиеся кровью. Этой кровью смочил губы Тали, мазнул по скулам и векам, отчего ее лицо приняло вульгарный, отталкивающий вид. Его девочка стала похожа на мертвую шлюху.

Барон беспомощно всхлипнул. Он почувствовал, как его ладонь сжали пальцы Виллема. И сердце наполнилось теплом и благодарностью. Без Виллема он не вынес бы подобного зрелища.

Некромант, по-прежнему напевая вполголоса, бродил вдоль стола, временами касаясь то одного, то другого тела. На миг барону показалось, что белоярская шпионка дернулась, пытаясь освободиться. Но это было попросту невозможно, учитывая количество сонного зелья, силой влитого в нее, да и маг для верности применил обездвиживающее заклинание. И барон отмел эту мысль, списав ее на разыгравшееся воображение. Тут и не такое привидится. Некромант ничего не заметил. Значит, показалось.

Маг копошился меж телами, переплетая волосы девушек: живой и мертвой. Взял руку белоярской шпионки, положил ее ладонь на грудь Тали и, призвав Мару, размахнулся и ударил в центр девичьей ладони ножом.

Каменный пол содрогнулся. Из-под купола посыпалась труха.

Затем полыхнул стол. Некромант закричал. Тонко, страшно. Он рванул прочь от стола, в сторону прижавшихся к запертой двери мужчин, но не смог ступить и шагу за границу очерченного им же круга. Круг не выпускал его. Одежда мага задымилась и вспыхнула. Он с воплями и визгом метался вдоль меловой границы, бился телом в незримую стену. Но все без толку.

Некромант исчез в лавине огня. Крики стихли. И только пламя, первородное, как грех, кипело, замкнутое магическим кольцом.

Сколько длилось буйство стихии, барон не мог определить. Дни, часы или минуты? Время превратилось в смолу, стало тягучим и вязким. Возможно, он потерял сознание. Но когда огненная лавина схлынула, обнаружил, что стоит на ногах. Пусть нетвердо и колени отбивают дробь, как у ветхого старика, но тело держат.

Виллем первым кинулся к столу. Барон, слегка покачиваясь, – следом.

От некроманта осталась лишь горсть пепла. От Тали не осталось даже этого. Ничто не указывало на то, что его дочь когда-то лежала на холодной каменной поверхности.